Мэтт Хейг - Последнее семейство в Англии

– Хэл, ты не серьезно.

– Если бы это был Принц, нам бы пришлось его усыпить. – Я поднял голову, расслышав свое имя, притворяясь, что не понимаю.

– Хэл, брось. Подумай о маме, подумай… – Адам осекся, расслышав приглушенные голоса Шарлотты и Кейт наверху. Он посмотрел на меня и сказал:

– Думаю, мне нужно его покормить.

– Нет, папа. Все хорошо. Я сам.

Но я не был голоден.

Я просто пялился в свою миску, полную мяса и печенья, пытаясь придумать, что делать. Кто больше всего нуждался в моей поддержке? Кейт и Шарлотта, терзаемые тем, что случилось? Или Адам и Хэл, терзаемые тем, что последует?

Требовалась осмотрительность. Было воскресенье. Воскресенья всегда опасны, даже в лучшие времена. Семья слишком много времени проводит вместе и слишком много общается. Но в это воскресенье атмосфера была еще хуже и напряженней.

Завтра все наладится. Я смогу поговорить с Генри, моим наставником и другом-лабрадором. Он скажет мне, что делать, как и всегда, с тех пор как я прибыл к Хантерам. С тех пор как меня спасли.

Но прямо сейчас я не мог собраться. Я чувствовал, что что-то не так, но не мог уловить, что. Бабушка Маргарет приедет к нам жить. Это плохо, да. Признаю. Но опасно? Конечно, нет. И все же определенно было что-то среди этих печальных запахов, оно сгущалось в воздухе.

Комната вокруг меня была заряжена отрицательной энергией. Посудомоечная машина, холодильник, ящик с овощами, даже моя корзина – все казалось тайным оружием в невидимой войне. И именно тогда мне стало впервые понятно. Беда грядет, и только я способен ее остановить.

Той ночью они забыли закрыть меня, так что я спал на лестнице, потерявшись в жестоком волчьем сне. Я бегал на воле. Быстро бежал сквозь лес, вместе со стаей, и солнце проторяло себе путь над горизонтом. Я слышал вой вдали. Чуял запах крови: мы приближались к нашей утренней добыче, сердце и лапы стучали в унисон. Еще запахи. Сосны, кора, земля, пот, кости, волки, солнечный свет. И быстрее, вниз с холма, поваленный лес, затем открытая местность, последний поворот, мы движемся как один. Обещание крови было повсюду, перебивало все остальное. Через секунду мы окружим ее, нашу добычу, со всех сторон. Мы пригнули головы и пошли. Вот оно. Не убежать. Мы рвали плоть, кровь брызгала нам на морды. Но прежде чем я смог ощутить вкус, я проснулся.

И был звук.

Перебивая ветер снаружи, из комнаты Шарлотты раздавались тонкие всхлипы. И запах. Знакомый запах босых ног Адама. Я наблюдал затуманенным взором, как они остановились передо мной. Его пальцы на ногах дернулись. На том конце пижамы явно принималось какое-то решение.

Он нагнулся к двери Шарлотты.

– Лотти? – прошептал он.

Нет ответа.

– Шарлотта, милая. Все хорошо?

Еще один всхлип.

Он мягко открыл дверь. Она сидела в кровати, сжимая уголок одеяла. Запах в комнате был знакомый. Такой же был той ночью, когда бабушка Маргарет присматривала за ней и грозила деревянной ложкой (которую она бы использовала, если бы я не вмешался). Запах был, когда Хэл кричал на нее и говорил, в первобытном приступе братской ярости, что придет к ней в комнату среди ночи и выбросит ее из окна. И был, когда она обнаружила, совсем недавно, первые следы крови на трусиках, и слишком напугалась и смутилась, чтобы сказать кому-то. Кроме меня.

Но теперь, если это возможно, запах стал еще сильнее.

– О, Шарлотта, детка, – сказал Адам, усаживаясь рядом с ней на кровати. – Брось, не плачь.

Руки Шарлотты тяжело лежали на коленках, и хотя мы были близко, она казалась совершенно одинокой. Перенесенной в другой мир – мир горя.

Адам тоже это почувствовал и понял, что слов не хватит, чтобы ее вернуть. Он хотел утешить ее. Прикоснуться, обнять.

Он сомневался. Устало потер свое лицо.

Сейчас он мало что мог сделать. С тех пор как ее тело начало набухать женственностью, он был очень осторожен. Хотя мне было трудно понять эту проблему, я чувствовал его тревогу, когда он сидел с ней рядом, с парящей над ее коленкой рукой, пытаясь вспомнить, где находятся нейтральные зоны.

В итоге он обнял ее за плечи. Это было неловко поначалу, и мы почти ожидали, что Шарлотта уклонится. Но нет. Напротив, ее голова поневоле упала Адаму на грудь, и девочка забилась в рыданиях.

– Дедушка, – слово звучало приглушенно, но отчаяние в ее голосе и запах были слишком ясны.

– Знаю, Лотти, – сказал Адам.

Я ощущал полную беспомощность. Я абсолютно ничего не мог сделать, чтобы изменить ситуацию, или хотя бы подбодрить их. Пакт не готовит вас к таким моментам. Моментам, когда боль есть, а опасности нет.

Но все равно я хотел помочь.

Я заботился о них, вот в чем дело.

До этого мгновения – когда я увидел, как Шарлотта уткнулась в пижаму Адама, в надежде что все исчезнет – моя забота о Семье заключалась в приверженности Пакту. И вот я стоял за пределами сцены, которую нюхал, неспособный никак на нее повлиять.

Но нет: это мои мысли сейчас, когда я вспоминаю. А тогда я не сомневался в Пакте. Я был в замешательстве, конечно, и хотел все исправить. Но тут не было неповиновения. Я все еще учился, еще было то, чего я не знал. Я не полностью понимал двойственную природу боли, что она могла и разделять Семьи, и сплачивать их.

И конечно, даже зная то, что я знаю сейчас, даже совершив те ужасные поступки, я бы ничего не мог сделать. Ничего, что остановило бы эти запахи грусти.

– Что происходит?

Это была Кейт. Осознав, что ее вопрос не требует ответа, она тоже вошла в комнату и села на кровать. Шарлотта, тут же успокоенная ее присутствием, отстранилась от груди Адама и уткнулась в мамину.

– Почему людям приходится умирать? – спросила Шарлотта, вытерев лицо ладонью. – Это так несправедливо.

Кейт проглотила собственное горе и взглянула на Адама.

– Уверена, что где бы дедушка сейчас ни был, он смотрит прямо на нас.

– Нет, неправда, – сказала Шарлотта, – он ушел навсегда. Мы все уйдем навсегда. Больше ничего нет.

Столкнувшись с этим новым открытием, Шарлотта выглядела так, будто ее вот-вот стошнит. Оба родителя обнимали ее теперь, и было слышно, как Хэл встал с постели и направился в ванную. Он писал, затем послышались громкие звуки смыва.

Мгновения спустя он тоже сидел на постели сестры.

Он ничего не говорил. Он не плакал. Он не присоединился к скорбным объятиям. По правде, необученному носу могло показаться, что он слишком устал для любых переживаний. Но когда я подошел и понюхал его, пытаясь не замечать запах его трусов, то смог различить удушающий запах печали, столь же тяжкой, как и у других.

Его родители продолжали утешать сестру.

– Ну же, Шарлотта, ты должна быть сильной.

– Пусть дедушка гордится тобой.