Лиза Ко - Беспокойные

Дэниэл кричал в экран. Его английский казался узловатым, необычным.

— Я живу с мамой — родной мамой. Я в порядке, работаю. Преподаю английский. Не играю в карты. Теперь у меня отличный китайский — в смысле, он вернулся.

Лицо Кэй было таким, будто она на грани срыва.

— Мы хотели пожелать своему сыну счастливого дня рождения, — сказала она.

Дэниэл почувствовал, как у него увлажнились глаза.

— Который у вас час? — спросил Питер.

— Восемь вечера. — Дэниэл слышал музыку из соседней комнаты. Ему хотелось остаться и поговорить, но не хотелось и пропускать веселье. — Мне тут закатили вечеринку. Как вы поживаете?

Кэй сказала, что недавно столкнулась с Коди в «Фуд Лайоне». Питер сказал, что смотрел на YouTube концерт Тома Петти 1980-го. Дэниэл рассказал, что он любимый учитель в «Ворлд Топ Инглиш».

— Может, ты нашел свое призвание, — ответил Питер.

— Ты вернешься домой? В Америку? — спросила Кэй.

— Не знаю.

— Ты же знаешь, тебе всегда здесь рады, — добавила Кэй.

— Рождество на носу, — сказал Питер.

Дэниэл сглотнул комок.

— Посмотрим.

Он услышал снаружи шаги.

— Деминь? — позвала из коридора мать. — Ты где?

— Минутку, — сказал он по-фучжоуски. Но дверь открылась, и в комнату влились свет и голоса, и уже было поздно прерывать звонок. Он обернулся и увидел в дверях мать.

— Торт готов, — сказала она. На глазах Питера и Кэй она подобрала анкету для визы, упавшую на кровать. — Ты еще не заполнил?

Она посмотрела ему через плечо на компьютер, и Дэниэл увидел ее лицо на маленьком экранчике, показывавшем то, что видели у себя Питер и Кэй. Его лицо и ее лицо рядом, глядящие в камеру вместе. Он увидел, как выражение Питера сменилось от замешательства к узнаванию. Губы Кэй сперва чуть застыли, потом она спохватилась и улыбнулась.

— Кэй, Питер? Это моя мать, Полли.

— Привет, — сказала его мать по-английски.

— Очень рады познакомиться, Полли, — сказала Кэй, поджимая губы.

Ему показалось, он заметил в ее словах медлительность, которой не было раньше. Все втроем разглядывали друг друга, пока Дэниэл пытался придумать, что сказать.

— Вы правда похожи, — сказал Питер. — Я это вижу.

— Спасибо, что заботитесь о Дэниэле, — сказала Кэй. — Он наверняка наслаждается жизнью в Китае.

Его мать кивнула, не сводя глаз с экрана, и Дэниэл заметил, что она стиснула зубы. Ему хотелось ее защитить, но от чего? Когда она рассказала об Ардсливиле, он вспомнил, что говорил Леон: что в ней что-то сломалось.

Он не мог точно сказать, то ли она не понимает Кэй и Питера, то ли ей не хватает слов на английском, то ли она не знает, что ответить, — но ему хотелось, чтобы она ответила, что угодно, чтобы она была такой же громкой, требовательной и всезнающей, как обычно. Ему было неприятно видеть ее так, как наверняка видят Питер и Кэй: безмолвная китаянка с сильным акцентом. Его злили их напряженные улыбки.

— Мне пора вернуться на праздник, — сказал он по-английски.

— Ладно, — сказала Кэй. — Мы скоро еще поговорим, Дэниэл.

— И может, увидимся на Рождество, — сказал Питер. — Может, поможем тебе оплатить билет.

Мать наклонилась, загородив его лицо на экране, и сказала по-английски:

— Его зовут Деминь, а не Дэниэл.

Дэниэл чуть не рассмеялся; пришлось прикусить язык. Но тут у Кэй пропала улыбка, и он ощутил потребность извиниться перед ней и Питером. Или извиниться он должен перед матерью?

Он попрощался и вышел из мессенджера. В комнате уже ждали с тортом друзья, и мать зажгла свечи, и он их задул, потом поднял взгляд и увидел Леона и Ёна, Эдди и Тэмми, Шуан и Йимей. Их аплодисменты звучали переливающимся желтым цветом, а голос матери, назвавшей его по имени — «Деминь!», — самым теплым золотом.

Он собрал тарелки и ложки, пустые бутылки из-под «Циндао»; завязал мусорные мешки; пропылесосил крошки с ковра; подмел на кухне. Если чем-то заняться, то он отведет вопросы матери о Питере и Кэй.

Ему не хотелось в Карлоу. Не хотелось представлять доклад на Конференции преподавателей английского языка. Питер и Кэй его поддерживали — по-своему, — тогда почему он на них злился? Но не мог Дэниэл подвести и мать, потому что, пока он играл с Роландом в компьютерные игры и слушал Хендрикса, она сидела в тюремном лагере. Ей до сих пор снятся кошмары. По самой меньшей мере он не хотел ее огорчать.

Все мы что-то себе рассказываем, чтобы жить изо дня в день. Например, Вивиан верит, что помогла ему, мать настаивает, что искала его, что смогла забыть о нем только потому, что с ним всё было хорошо. В номере в Пекине, когда он сказал правду о том, что долг заплатила Вивиан, этим ему хотелось сделать ей больно, так что потом он подарил ей ложь — что никогда не звал Кэй мамой.

— Увидела в твоей комнате. — Она зашла на кухню в пижаме, с анкетой на визу. — Похоже, ты забыл заполнить.

— Оставь на столе, — сказал он, оттирая пятно на стойке. — Потом разберусь. Прикольно было, что Эдди и мои студенты спели песню про день рождения и написали новый текст с моим именем? Я и не знал, что у Эдди такой хороший голос или что Тэмми так хорошо танцует.

— Хватит тебе тереть. Я потом уберусь.

— Мы выпили столько пива! Неудивительно, что соседи стучали.

— Присядь. Давай я.

— Ты уже устроила мне вечеринку.

— Потому что сама так хотела. Ты мне за это ничего не должен.

Она взяла апельсин с одной из тарелок с объедками и села за кухонный стол. Он отложил губку и смотрел, как она его чистит, снимает шкурку ногтем, делит на тарелке — половина для нее, половина для него. Он обнял ее сзади. В удивлении она взяла его за руки. Он многие годы думал, как бы они жили, если бы мама с Леоном не уехали, если бы Вивиан не сдала его в агентство по усыновлению. Это было как смотреть на воду, растекающуюся по сухому асфальту — разбегающуюся во всех направлениях. Питер и Кэй усыновили бы другого мальчика. Он бы жил в Сансет-парке, или Бронксе, или Флориде, или еще каком-нибудь месте, о котором никогда не слышал. Он представлял, как его доппельгангеры проживают жизни, которых у него не было, в других квартирах, домах, городах и поселениях, с разными родителями, разными языками, — но сегодня он видел только себя, там, где он был, в конкретных обстоятельствах, которые стеклись к конкретной жизни, которая потечет в новых направлениях.

Он сел. Мама дала анкету и ручку.

— Я пошлю завтра.

Он взял дольку апельсина. Всё это время он ждал, когда начнется его настоящая жизнь: когда его примут в свой круг друзья Роланда и группа прославится. Когда он найдет мать. Тогда-то всё изменится. Но жизнь не ждала его, протекала — в разряде апельсинового сока на языке или в двуязычных снах, в лицах студентов, когда они понимали новое слово, в дымке от свечей на торте, когда он их задул. В наплыве, повороте и хрусте идеальной мелодии.