Стефан Серван - Сириус

Но Малыш тянул ее за рукав:

– Да нет, смотри, вон там!

Оглядев погреб, Авриль наконец увидела то, на что указывал Малыш. В темной грязи вокруг самой бомбы виднелись десятки консервных банок. Некоторые взорвались и плавали в густой жиже. Многие выглядели целыми, но Авриль знала, насколько опасно есть старые консервы. Протухшая еда могла стать смертельным ядом.

– Еда! – улыбнулся Малыш.

– Нет, братишка, это опасно. Ты ни в коем случае не должен подходить к этой дыре. Слышишь?

– Опасно. – Малыш скорчил гримасу, не выпуская консервы из виду.

Авриль с трудом его увела. Они обшарили дом, комнату за комнатой. Всё, что можно украсть, было украдено, а что нельзя – поломано. Они прошли мимо разодранных картин, ржавых батарей, выпотрошенных матрасов. Очевидно, что здесь давно никого не было. Должно быть, снаряд в подполье отпугивал редких странников. Поскольку близился закат, Авриль решила разбить маленький лагерь на крыше. К счастью, они не потеряли рюкзаки, пока бежали.

Вокруг дома, куда ни взгляни, до горизонта темным ковром раскинулся лес. Авриль расстелила спасательные одеяла на западной стороне крыши, лицом к солнцу, заливавшему вершины сосен.

– Почему те другие злились? – спросил Малыш.

– Ты про парней у капсулы?

Мальчик кивнул:

– Я думал, это наши новые грузья и мы играем в пятки . Поэтому я и крикнул «туки-туки».

– Все нормально.

– Но это не грузья ?

– Нет, Малыш.

– Они не хотели играть и хотели сделать что-то нехорошее, да?

Авриль промолчала.

– Это из-за еды. Они не хотели с нами делиться?

– Да, наверное. Ты сильно испугался?

Малыш немного подумал, потом кивнул:

– Да. Потому что я подумал, они хотят нас съесть нагишомицеликом.

– Ну нет, – заверила его Авриль, – люди не едят друг друга.

Сказав, она вздрогнула, потому что знала: это не так.

– Думаешь, они вернутся?

– Нет. Мы их больше не увидим.

– Жалко, что они хотели нас съесть, – вздохнул мальчик. – Я бы так хотел новых грузей .

Авриль обняла брата.

– Я проголодался, – сказал он через какое-то время.

– Я тоже, Малыш. Думай о пышных оладьях, которые приготовит нам завтра Мадам Мо.

Голодные и изнуренные бегом, они смотрели, как ночь пожирает день. Вскоре в небе гирляндами зажглись звезды.

Малыш уже спокойно спал. Звезды по-прежнему убегали на восток. Так быстро, что Авриль казалось: скоро эта сторона неба совсем опустеет. И не останется ничего. Как будет выглядеть мир, если небо стряхнет с себя звезды? Что это за жизнь, если больше никогда не загадать желания?

Авриль посмотрела вниз, на проплешины, бывшие некогда садом, на лес, на его бесконечные сосны. Абсолютная и оглушительная тишина. Девушка подумала о бомбе в погребе. Оставалось надеяться, что этой ночью сильных толчков не будет. Иначе снаряд может взорваться. Она вернулась к мальчику. Глаза бегали у него под веками. Что снилось Малышу? Авриль могла поспорить, что оладьи Мадам Мо заполняли все его грезы.

Она легла рядом и сказала тихо, чтобы не разбудить: «Доброй ночи, Малыш». Во сне он куда счастливее.

Сильный ветер разбудил Авриль посреди ночи.

Звездопад кончился. Полумесяц вяло качался за облаками, напоминая приоткрытый глаз.

Стало довольно светло, поэтому Авриль заметила, как от нее быстро убегает чья-то тень. Девушка нащупала нож. Теперь тень стояла на самом краешке крыши, дрожа, как огромная испуганная птица.

Ветер разогнал облака в небе. Глаз месяца открылся, и его косой взгляд отразился на силуэте.

Тогда Авриль поняла, что это было спасательное одеяло Малыша.

Мальчик исчез.

Не надо бояться.

Я тебя не обижу, ты знаешь.

Ты ведь знаешь, что я тебя не обижу?

Давай, иди ко мне. Подойди же.

Иди ко мне, Сириус.

Мы ведь знаем друг друга, ты и я, правда?

Не надо бояться, слышишь.

Сперва я тоже тебя испугался.

Потому что не знал, что это ты там, в темноте.

Я думал, там кто-то.

То есть кто-то другой, а не ты, Сириус.

Я рыкнул, потому что не понял, что это ты.

Я думал, кто-то ищет еду. В тех железных банках, понимаешь? Я думал, ты хочешь съесть эти банки или меня.

Нагишомицеликом.

Я рыкнул, потому что не знал. Потому что мне нельзя сюда спускаться. Авриль говорила. И если бы это был кто-то другой и он съел бы меня, то сестра бы меня отчитала, даже будь я мертвый. Она сказала бы: Ну вот, вечно ты меня не слушаешь. Что я говорила тебе? Разве я не предупреждала, что сюда спускаться опасно? Опасно – ты знаешь это слово, Малыш? А ну повтори.

И я повторил бы, хотя так трудно вспоминать слова и все эти буквы, которые в них. И вот Авриль ворчала бы на меня, а я бы молчал, потому что был мертвый или съеденный. А это одно и то же. Поэтому, чтобы не стать мертвым, я и рыкнул. Но не на тебя, Сириус.

Ну а когда я увидел белую звезду, пятнышко у тебя на лбу, я сразу тебя узнал.

Как тебе удалось отыскать нас через столько лет?

Несмотря на все опасности и других, которые, наверное, хотят тебя съесть. Но никто тебя не обидит, Сириус.

Ну, давай же, иди ко мне.

Ты не узнаешь меня, да?

Не узнаешь? Ты забыл?

Но я-то, Сириус, я не забыл, нет, не забыл.

Я не знаю столько всего, как Авриль, но я тебя не забыл, Сириус.

Я не забыл тебя, потому что у меня есть фотография.

Да, подойди, погляди, вот она. Я всегда ношу в кармане, вот тут, видишь.

Вспоминаешь?

Вот тут, иди сюда, это ты на фотографии. А меня тут нет – вернее, я есть. Но меня не видно. Тут вот папа, мама и ты. А Авриль фотографирует. Авриль сказала, что я был тогда в животе у мамы.

Так раньше было. У людей в животах были детки.

А теперь нет.

Больше никаких деток нет.

Ни деток лис, ни деток деревьев, ни деток птиц.

Сириус, ты помнишь папу, маму, Авриль?

Помнишь меня, хоть меня и не видно на фотографии?

Вот так, иди ко мне, не надо бояться, иди.

Да, дай мне обнять твою шею.

О, мой Сириус.

О, мой Сириус.

Какой ты красивый, мой Сириус.

Авриль сбежала по лестницам с ножом в одной руке, с фонариком – в другой.

В холле было тихо.

Она нагнулась над темной дырой, пробитой бомбой в полу. Девушка не решалась включать фонарь, боялась, что кто-нибудь в лесу заметит свет. Шепотом Авриль позвала:

– Малыш? Ты там, внизу?

Ответа не было.

Авриль тщательно осмотрела края дыры, вздыбленный упавшим снарядом паркет и обнаружила грязноватый след двух детских ладоней. Видимо, мальчик повис здесь на руках, а потом спрыгнул в погреб.

– Малыш, – сказала она чуть громче, – Малыш, я знаю, что ты там. Ты не можешь влезть обратно, да? Давай, покажись, я не буду ругаться.