Люси Кристофер - Взаперти

Но что-то не давало мне сдаться. Еще нет. Не теперь. Я заставила себя встать. Продолжала идти. Старалась думать о доме. Представляла, как Анна идет рядом, подгоняя меня. Но всякий раз, когда я поворачивалась посмотреть на нее, она исчезала. А ее голос – нет, он вился вокруг меня, как легкий ветерок.

Я допила жалкие остатки воды. Потом облизала верх бутылки, ныряя языком в бороздки для крышки. И бросила пустую бутылку на песок. Снова переставляла одну ногу за другой. Продолжала идти. Какое-то время шла довольно бодро. Но потом солнце поднялось выше, и весь его жар обрушился с небес прямо на меня. Я начала спотыкаться. Падать. С трудом заставляла себя снова встать. И продолжала идти вперед, волоча ноги по песку. Руки я вытянула перед собой, хваталась за воздух, пыталась хоть как-нибудь двигаться дальше. Земля хотела меня себе, ее руки уже были наготове для захвата. Я не смогла бы держаться на ногах вечно. Опять споткнувшись, на этот раз я уже не сумела встать. И поползла дальше на четвереньках.

Я разорвала на себе футболку, сбросила ее, пытаясь охладиться хоть как-нибудь. Следующей пришла очередь ботинок. Я оставила их позади на песке. Потом шорты. Ползти в одном белье было удобнее. Я даже умудрилась встать и сделать несколько шагов, но снова упала. Потом лежала на песке лицом вверх, к солнцу, и пыталась дышать. Всё вокруг было таким слепящим и белым. Я перевернулась. Надо двигаться дальше. Просунув пальцы под резинку трусов, я спустила их по ногам. Еще через несколько метров расстегнула лифчик.

Я ползла вперед. Песок царапал кожу, но терпимо. Без одежды стало прохладнее. Я снова уговаривала себя встать, и наконец мне это удалось. Но я едва держалась на ногах. Я качалась, голова описывала круги в воздухе. Муха залетела мне в ноздрю, отчаянно разыскивая хоть какую-нибудь влагу. Я почувствовала, как она заползает всё дальше. Затем налетели другие мухи. Они роились вокруг, садились на меня, словно я уже стала трупом. Лезли и в уши, и в рот, и между ног. Отмахиваться от них означало бы тратить слишком много сил. И я вместо этого сделала еще один шаг. Мир завертелся. На миг небо стало красным, песок – синим. Я зажмурилась. Сделала очередной шаг. Сосредоточилась на ощущении от песчинок под ногами, горячих, но не жгучих. Так я и шла, голая, ослепшая, облепленная мухами, ориентируясь только по ощущениям. Я не знала, куда направляюсь. И вообще мало знала. Только то, что я еще двигаюсь.

Спустя какое-то время я снова рухнула. На этот раз я поняла, что не смогу подняться, как бы ни старалась. Я перекатилась по песку, уткнулась в него лицом. Мне хотелось быть зверем, зарыться глубоко-глубоко. Я рыла песок, стараясь втащить себя в нору, добраться до прохлады. Но все мои силы покинули меня вместе с потом. Иссякли. Песок впитал всё. Я лежала, наполовину зарывшись в кучу песчинок. Отгородившись закрытыми глазами от солнца, я провалилась вниз.

Сначала – пальцы ног, потом ноги, тело и, наконец, голова… вниз, вниз, я погружалась глубоко в песок. Проваливалась между песчинками. Прошла сквозь землю и камни, мимо звериных нор, древесных корней, крохотных роющих землю насекомых, и так до тех пор, пока не вышла наружу с другой стороны.

Я лежала в постели у нас дома. Глаз я не открывала, но слышала голоса. Телевизор был включен. Я узнала голос одного из дикторов новостей.

– Сегодня на Лондон обрушилась невероятная погодная аномалия, – говорил он. – Еще одна волна экстремальной жары.

Я оказалась укрыта пуховым одеялом до самого подбородка. И не могла сбросить его. Как будто оно было пришито к подушке и укутывало меня, душило жаром. Я чувствовала, как пот струйками стекает по спине, как пропитываются им волосы.

Чем-то запахло. Кофе. Мама дома. Я прислушалась. Она гремела посудой на кухне и мурлыкала себе под нос глупую песенку. Мне хотелось к ней, но я не могла выпростать ноги из-под одеяла. Только беспомощно пинала его, чувствуя себя под ним как в ловушке. Глаза по-прежнему оставались закрытыми, будто их заклеили. Я закричала:

– Мама! Подойди сюда!

Она не отзывалась. Только мурлыкала громче. Но я знала, что она меня слышит. Кухня находилась по соседству, стены были тонкие. Я позвала еще раз:

– Мама, помоги!

Она перестала греметь посудой, словно услышала меня. Потом включила по радио классику, заглушив любой шум. Я заметалась, пытаясь выбраться из постели. Но ни за что не могла уцепиться. Тумбочки на привычном месте не оказалось. Рядом с кроватью не было ничего. Я продолжала звать маму на помощь. Но она только прибавляла громкость радио. А потом я вдруг поняла, почему она не идет ко мне. Это она зашила мои глаза, и она же зашила меня в одеяло. Она хотела держать меня в плену.

А потом я ощутила, как ко мне тянутся руки. Они появились с обеих сторон, обхватили меня поперек живота, сцепились пальцами. Это были сильные, до черноты загорелые руки, сплошь в царапинах. Они потащили меня из зашитых простыней сквозь матрас, поволокли дальше, сквозь набивку матраса, а затем – сквозь половицы комнаты, бетонный фундамент дома и мягкую темную землю под ним. И там они просто обнимали меня и убаюкивали.

Когда я проснулась, было прохладно. Почти холодно. Я лежала, укрытая мокрой тканью. По обе стороны от меня гудели вентиляторы. На лбу – компресс, вода с него стекала на щеки. Я слегка повернулась. От этого движения заныло всё тело, одна из тряпок упала с руки, и я увидела, как сильно обожжена кожа на ней. Она была ярко-красной, пятнистой, кое-где в волдырях. Без мокрой тряпки кожа мгновенно запылала, как в огне. Твоя рука дотянулась до тряпки, подняла ее и снова накрыла мою руку, слегка прижимая, чтобы выжать воду на кожу.

– Спасибо, – шепнула я, еле вытолкнув это слово из распухшего горла. Ты даже представить себе не мог, с какой болью оно мне далось.

Ты кивнул и положил голову на кровать, на расстоянии нескольких дюймов от моей руки.

И я снова уснула.

Когда я проснулась в следующий раз, ты поднес к моим губам чашку.

– Пей, – велел ты. – Так надо твоему телу.

Я отодвинулась от тебя и закашлялась. Боль пронзила конечности. Казалось, кожа лопается при каждом движении, на ней открываются бесчисленные язвы. Я оглядела себя: меня укрывала тонкая простыня. Под ней я была голой, или так мне показалось. Кожа потеряла чувствительность, и я не могла определить, одета я или нет. Но прохладных мокрых тряпок на мне уже не было. Я попыталась пошевелить ногами и обнаружила, что они подняты и привязаны к кровати мягкой тканью. Я попыталась подтянуть их к себе.

– Ты же сказал, что не будешь меня связывать, – прошептала я.

Ты выжал сложенную тряпку над моим лбом, вода закапала на него.