Ведат Кокона - По волнам жизни

У Ольги просияло лицо. Она еще раз поцеловала Софику в щеку:

— Значит, ребята вернутся домой?

Но голубые глаза Софики уже не лучились тем радостным блеском, с каким она сообщила ей приятную весть. Взгляд у нее был теперь задумчивый и какой-то отсутствующий, отчего ее огромные глаза казались еще больше и таинственней.

Голос ее дрогнул:

— Боюсь, нам придется их подождать еще какое-то время. Немецкие части в спешном порядке перебрасываются сюда из Греции и занимают место итальянской армии. Вместо итальянских фашистов будут нацисты. Гитлер еще не сложил оружия.

Ольга сразу расстроилась, поняв, что радость ее преждевременна.

Заметив это, Софика попыталась утешить ее:

— Не печалься, придут и уйдут. Германия не сможет долго воевать. Исход войны ясен как на ладони. Гитлеровская Германия рухнет в один прекрасный день, как рухнула фашистская Италия. Это точно. Гитлер тоже потерпит поражение.

Ольга, казалось, не разделяла оптимизма Софики, покачав головой, она сказала:

— Германия сильна, доченька.

— Хоть и сильна, но и ее разобьют, — заверила Софика, взяла Ольгу под руку, и, чтобы отвлечь от печальных мыслей, весело предложила: — Одевайся и пойдем со мной на площадь Национального борца, там состоится большая демонстрация. Я предупредила девушек и женщин в вашем квартале, и они обещали прийти на площадь. Поторапливайся. Мы должны быть там первыми!

В тот солнечный сентябрьский день Корчинский окружной комитет Коммунистической партии призвал всех граждан принять участие в демонстрации. Софика вместе с другими юношами и девушками ходила по домам, призывая собираться на площади Национального борца.

В назначенное время множество народа — рабочие, крестьяне, учащиеся — устремилось туда двумя потоками: от сквера Фемистокла Гэрменьи и от площади Митрополии. Шли весело, уверенно, с радостным и оживленным блеском в глазах, сердечно пожимая друг другу при встрече руки, как бы поздравляя с большим событием, взволновавшим все сердца. Здесь были участники и «хлебной демонстрации», и апрельских выступлений, и демонстрации 1941 года, в которой погиб за святое дело Коци Бако.

И вот старая Корча собралась теперь на площади Национального борца, на площади, где стоит здание первой албанской школы, а напротив него — дом патриота Фемистокла Гэрменьи. Вся эта огромная и оживленная толпа, гудящая от песен и возгласов, казалось, вышла восторженно приветствовать Национального борца — друга Черчиза Топуллы {188} 188 Черчиз Топуллы (1880—1915) — видный деятель албанского национально-освободительного движения против турецкого ига. и Фемистокла Гэрменьи, сотен и сотен патриотов Возрождения, а также их достойных потомков — храбрых партизан.

Национальный борец с длинными, до плеч, бронзовыми волосами, в жилете и фустанелле {189} 189 Фустанелла — часть национального мужского костюма в южной Албании (юбка с многочисленными складками из белого полотна). из бронзы и с винтовкой, сжатой в бронзовой, грозно вскинутой вверх руке, казалось, только что спустился, перепрыгивая через ручьи, со склонов хребта Морава, неся с собой свободу.

Однако за свободу надо было еще проливать кровь.

Пока народ собирался в центре города, делегация, избранная из демонстрантов, отправилась в итальянские казармы, чтобы призвать солдат присоединиться к народу, к албанским партизанам для борьбы против немецких нацистов. Над толпой колыхались транспаранты: «Да здравствует Красная Армия!», «Долой фашистских захватчиков!», «Итальянские солдаты, присоединяйтесь к нам для борьбы против общего врага — немецких нацистов!»

Многоголосая колышущаяся толпа напоминала корабль, плывущий в бурю среди вздыбленных волн, а Национальный борец — опытного капитана, ведущего этот корабль к безопасным берегам.

Среди раскатов гула гордо зазвучал мощный и одновременно мягкий голос:

Вся площадь подхватила песню революционеров Возрождения, сразу оживившую в сердцах людей дорогие воспоминания и большие надежды.

Как и все, Софика тоже пела, мечтая о своем счастье: любовь к Гачо, вытеснившая в ее сердце любовь к Исмаилу, словно обрела крылья и возносилась высоко в небо. Перед ее глазами стояло красивое лицо Гачо, его нежные, ласковые глаза с волнением вглядывались в Софику, передавая это волнение и ей. Девушке вспомнилась та прекрасная ночь, когда Гачо, только что сбежавший из тюрьмы, встретился с нею перед тем, как уйти в партизанский отряд. Незабываемая встреча у ворот ее дома в летнюю ночь, на пустынной улице, только звезды взирали на них сверху. Она и сейчас ощущает на своих губах его горячий поцелуй, его руки на своей талии, обнимающие ее с любовью и лаской. Она поклялась тогда, что будет верна ему, будет ждать его и сражаться здесь, в городе, так же, как он там, в горах. А вскоре Софика узнала, что Гачо вместе с Телем вступил в Первую ударную бригаду.

Как только допели песню «За родину», кто-то крикнул громовым голосом так, что услышали все:

— К казармам, товарищи! К казармам итальянцев!

Софику оттеснили от Ольги, и она оказалась в первом ряду, рядом с подругами и друзьями-коммунистами; организаторы и участники не одной такой демонстрации, своей отвагой и героизмом они не уступали товарищам, воюющим сейчас в горах. Держась за руки, они шли во главе колонны и пели.

Но вдруг песня оборвалась, как обрывается под лезвием бритвы туго натянутая нить: два итальянских броневика, двигавшиеся навстречу колонне, открыли по демонстрации огонь. Вероломные фашисты надавали посланной народом делегации обещаний, а сами бросили на расправу броневики. Последний удар агонизирующего фашистского зверя.

Софика дотронулась рукой до груди и увидела, что она мокрая от крови. В глазах потемнело, колени подкосились, и она упала и забилась на земле, как подстреленная птица… Сверху на нее навалилось чье-то тело, чья-то нога наступила на руку. Уши разрывало от шума, в нем прорезались ужасные крики и вопли, и все это складывалось в один оглушительный стон, который, казалось, издавал весь город. Ее сознание еще пыталось уловить кое-какие крохи из этой страшной сумятицы, прежде чем погрузиться в кромешную тьму, подобную беспросветному предгрозовому небу.

В резиденции наместничества — большом дворце, воздвигнутом на вершине одного из холмов Тираны, строительство которого было начато Зогу для своей королевской резиденции и завершено генеральным наместником короля-императора, — в первую неделю после капитуляции Италии проходили заседания Национального собрания.

Сразу же с приходом немцев в Албанию в Тиране был создан Временный исполнительный комитет под защитой нацистских штыков. Этот комитет, детище другого захватчика, провозгласил «свержение режима угнетения», взял в руки государственную власть и «восстановил попранную свободу».