Ольга Черниенко - Собачье сердце

Ты создал людей, неспособных к глубокомыслию, им легче просить меня о чудесах и милости, нежели самостоятельно думать и действовать.

– Есть и другой способ избавиться от нечисти, не применяя насилия. Вскоре орбита планеты выйдет за границы царства темной энергии на территорию светлой. И тогда я увеличу частоту колебаний пространства. При такой частоте темные физически не смогут рождаться и жить. Избавившись от зла, Фурия вновь станет Фионой, наступит Золотой век.

– Не успеешь! Я предусмотрел и это. Люди сейчас живут лишь потому, что работают на нас – делают оружие, сея смерть, добывают нефть, газ, золото. Вскоре запасы их на планете будут исчерпаны, и она станет ненужной! И тогда мы устроим грандиозный пир – ядерную войну. Практически все население Фурии погибнет, кроме Иных: прежде чем будет объявлен час икс, темные уйдут в убежища, заранее подготовленные в пещерах. Мощь ядерных взрывов сместит орбиту планеты, и она никогда более не выйдет за границу темной энергии, став нашей вечной пленницей.

Возможно, мы уничтожим не всех, кого-то сохраним, нам нужны рабы – единственное, что после войны будет иметь хоть какую-то, мизерную ценность.

– Но тогда же погибнут и те немногие светлые, кто из поколения в поколение сохранял эмпатию, милосердие, доброту…

– Мы и сейчас уничтожаем их, превращая жизнь в сплошные страдания. Мои демоны – живодеры, садисты – с особой жестокостью издеваются над их любимыми кошечками-собачками, заставляя светлых тяжело переживать их мученическую гибель. Мы же в это время пируем.

Ну и чем ты можешь ответить? Молчишь? Плачешь, слабак?

– Подожди! – По щекам Светлого бога текли слезы, печальные серые глаза были наполнены тоской, бесконечным отчаянием, безнадежностью.

– Шах и мат? Удаляю планету?

– Дай время подумать! Пожалуйста! Я найду способ спасти Фиону!

– Думай. Но помни: времени у неё почти не осталось!

– С кем ты так яростно споришь, малыш? – Отец, обеспокоенный шумом, распахнул дверь детской. – Никого нет. Здесь кто-то был?

– Нет. Я играл, папа. Создал планету – разрушил… И теперь не знаю, как спасти, – тупик!

– Ты же умный мальчик. Справишься!

– Нет, я пока не готов быть богом! Надо вернуться к бродилкам!

– Неужели удалишь свою планету, малыш? Разве её жители заслужили конец света?

– Её мир несовершенен. Единственное, чем могу помочь, – добавить людям функцию МЫСЛИТЬ! Пусть будет так – ENTER! Разберутся сами!

В конце концов, это всего лишь игра, матрица!

После отмены крепостного права в России поднялась со дна общества социальная пена: бродяги, попрошайки, мошенники, карманники, медвежатники, взломщики, грабители, убийцы заполонили деревни и города империи…

К началу XX века разгул преступности принял угрожающие размеры, чему способствовал и слишком гуманный так называемый кровавый режим царизма: за период с 1825 по 1905 год в Российской империи было казнено… 894 человека, смертные приговоры выносили военные суды лишь государственным преступникам.

Жизнь человека считалась даром Божьим, убийцы не уважались даже среди каторжников!

Уголовный сыск, заваленный нераскрытыми делами, нуждался в новых способах расследования. Благодаря энтузиасту и новатору в области криминалистики В. И. Лебедеву (главе сыскного отделения полиции в Петербурге) в девятисотые годы стали применять дактилоскопию, фотографировать задержанных, составлять словесный портрет, использовать служебных собак.

21 июня 1909 года (ныне этот день называют профессиональным Днем кинолога) состоялось торжественное открытие первой школы полицейских собак на окраине Санкт-Петербурга, в Старой Деревне.

Щенков – будущих четвероногих пинкертонов – привезли из лучших зарубежных питомников.

Собаки проходили курс обучения вместе с двадцатью шестью полицейскими из разных городов Российской империи, где были организованы сыскные отделения. А спустя три месяца состоялся первый экзамен выпускников.

Это был воскресный петербургский день, 25 октября 1909 года. С самого утра моросил мелкий дождь. Плотное покрывало мутно-серых облаков иногда пробивали робкие солнечные лучи, озаряя буйство золотисто-багряных красок увядающей осенней природы. На курортах Сестрорецка давно закончился сезон, но пригородные рестораны и трактиры Новой Деревни распахнули свои двери уже с полудня. Фешенебельный «Вилла Родэ» с первоклассной кухней, великолепным оркестром был излюбленным местом отдыха богатых петербуржцев и столичной богемы. «По вечерам над ресторанами… Вдали, над пылью переулочной, Над скукой загородных дач…» – Александр Блок повстречался там со своей таинственной Незнакомкой. Среди завсегдатаев были Куприн, Северянин, Шаляпин, Собинов, Распутин, а позже – и Ульянов (Ленин). Романтическая атмосфера Серебряного века сочеталась здесь с откровенным распутством: приглашенные актеры представляли «живые сцены», в коих обнаженные «музы» и «русалки» купались в шампанском, «одалиски» танцевали на столах среди посуды, а разгоряченная публика кидала к их ногам крупные денежные ассигнации… Хозяин «Виллы Родэ» Адолий Родэ не скрывал, что в принципе его заведение является борделем.

Сразу за высоким забором ресторана располагался Приморский вокзал, откуда летом паровозные составы из желтых вагончиков возили дачников в Сестрорецк, Разлив, Курорт, Дюны – на берег Финского залива, где можно подышать чистым морским воздухом, насыщенным благоуханием соснового леса. С окончанием дачного сезона, осенью и зимой, железная дорога продолжала действовать, обслуживая чиновников и рабочих оружейного завода Сестрорецка.

В буфете вокзала, на втором этаже, посетителям предлагались дешевые и сытные обеды, изысканные вина первоклассных фирм. В тот осенний день в зале было многолюдно – купцы, разнорабочие, мелкие чиновники… Никто из них не догадывался, что вскоре они станут свидетелями и статистами намного более занимательного действа, чем все разнузданные сцены соседней «Виллы Родэ».

В два часа пополудни по деревянной лестнице вокзала загрохотали сапоги дюжего дворника Степана Прохорова, хлопнула дверь.

– Половой, квасу! – Красный, потный, растрепанный, он как нельзя более соответствовал звучавшей из граммофона песне.

Могучий бас Шаляпина сотрясал всё помещение вокзала: «Из-за острова на стрежень…» Жадно глотая напиток, утирая пот картузом, дворник подозрительно оглядел зал. Компания молодых купчиков закусывала водочку расстегаями и, видимо, вдохновленная разбойничьей песней, оживленно обсуждала только что увиденный в синематографе немой фильм «Понизовская вольница (Степан Разин)».