Людмила Улицкая - О теле души [Новые рассказы] [litres]

– А крестна? А золовка? А Роза Петровна Яровая? А дядя Геня Зюгошин? Барачных наших человек сорок, а родня? Что люди скажут? Лиля, так не делают, не делают так!

– Мам, да как они делают, так я не хочу. Они напиваются как свиньи, дерутся, матом ругаются. Оно мне не нужно.

– Ну, в отца! Вся в отца! – И Вера Иванна заплакала, увидев на Лилькином лице смертельную решимость. – Как ты людям в глаза смотреть-то будешь?

– А не буду! Не буду смотреть в их глаза! Мы после свадьбы уедем, вроде свадебное путешествие, вот…

– Вот точно в отца! Все не по-людски! – фыркнула Вера Иванна, но ясно было, что сражение она проиграла.

Так все и было. Расписались утром, на третьей неделе сентября. Туфли Лиля надела белые, она за лето их растоптать не успела, надевала всего раза три после выпускного вечера. Платье пошили белое, из толстого капрона – Вера Иванна достала на таинственной базе в Подольске, куда простым людям вход был заказан, они там на правительство работали.

Сохранилась свадебная фотография: Лиля в белом платье, облегающем ее обильную грудь, – портниха с платьем намучилась, шесть вытачек заложила, и сидело платье в верхней части панцирем, как из железа сковано. А юбка широкая, полных два полотнища по метр двадцать, послефестивальная мода на широкие юбки еще не отошла. Но юбка в фотографию не вошла, портрет парный поясной – только видно, что платье закрытое под ворот и длинные рукава. А жених в сером костюме и в белом галстуке.

Салих таких фотографий заказал двенадцать штук, одна долгое время жила у Веры Иванны, она ее то вешала на стенку, то снимала, в зависимости от фаз луны, точнее, от фазы ее отношений с дочерью и политических зигзагов.

Государство Ирак было еще хуже нашего – там вообще ничего не поймешь, не то Восток, не то Запад, не то друзья, не то враги, а от Салиха невозможно было ничего добиться, он, кроме математики, вообще ничего знать не хотел. Отчим Лилин, дядя Коля, политикой интересовался, хотел вникнуть, где наши-то… Ясности не было.

Свадебные фотографии Салих отослал с дипломатической почтой в Ирак многочисленным родственникам и вызвал тем полное смятение: женился неизвестно на ком, не по правилам. Фатьма-ханум, мачеха Салиха, принявшая его младенцем из рук матери и любившая его едва ли не больше двух сыновей, что родила овдовевшему отцу Салиха, разглядывала эту парадную фотографию со смешанным чувством негодования и восхищения. Ей понравилась эта дерзкая стриженая девушка и нравился Салих, который в своей жизни делал все не так, как того требовали обычаи. В конце концов она положила фотографию в шкатулку, завернув в кусок шелковой ткани.

Из всего множества людей, окружающих Салиха в Москве, было всего двое, заслуживающих его внимания, – молодой сотрудник иракского посольства Хасан, с витающей над ним будущей большой карьерой, и средних лет русский математик Яков Хазин, научный руководитель Салиховой диссертации. Первый посоветовал ему снять частную квартиру для семейной жизни, а второй сказал, что женат никогда не был и не рискнул бы пробовать.

Первой рекомендации Салих незамедлительно последовал, снял однокомнатную квартиру на Ленинском проспекте, в пешеходном, хотя и не близком, расстоянии от университета. Жена переехала туда сразу же, как у Салиха появились ключи. Так разрешилась первая из имеющихся проблем: жить в шильцевской комнате, даже за предполагающейся перегородкой из занавески, супруги дружно отказались, обидев тем самым гостеприимную тещу.

– Скатертью дорога, – фыркнула она и не дала дочери никакого приданого.

Сначала Салих удивился, потом возмутился, а потом успокоился. Всюду свои порядки: в конце концов, и он никакого «махра», то есть выкупа, за невесту не давал и трех принятых свадебных даров не подносил, а только купил два золотых кольца, зато и родители невесты свадьбу не устраивали – счет в ресторане, где устраивали свадебный обед, он оплатил сам, а теща с тестем даже бровью не повели.

К тому времени, как обрученные пошли расписываться, Салиху его невеста все больше нравилась – особенно своей строгостью: о поцелуях и речи не было, и грудь ее, вложенная в лифчик с чашечками, напоминающими чепчик младенца, – о чем Салих не знал, не ведал, – заманчиво выпирала вперед, притягивала все мужское существо и торопила то время, когда, наконец… но была она неприкасаема и недоступна. Это была та проблема, на разрешение которой ушли первые три месяца брака. Девственность Лили, упорная, не желающая сдаваться, оторвала его от написания диссертации, потому что все силы его недюжинного интеллекта буксовали, привычное напряжение переместилось в место, мало пригодное для умственного творчества.

Сразу после свадьбы Лиля открыла мужу свой хранимый до времени секрет: она теперь студентка и с первого сентября уже ходит на занятия в институт, где учиться будет на педагога. Салих удивился: жена его оказалась совсем современной женщиной, хочет получать образование, и он отнесся к этому известию с уважением. Главной его проблемой в первые месяцы брака было не высшее образование жены, а ее дефлорация.

На исходе третьего месяца, после увещеваний, слез, решительных действий, нешуточной борьбы, не доходящей – надо отдать должное благородству мужа – до прямого насилия, Салих добрался до желанного места. Блаженство заключалось в самом свершении, обе упитанные груди лежали, не вполне умещаясь, в ладонях, а измученный жезл пробил так долго не сокрушаемое препятствие. Оба плакали – Лиля от оскорбления и боли, Салих – из-за тонкости нервной организации.

Как вскоре выяснилось, священный плод брака завязался незамедлительно. Лилю это вовсе не обрадовало: ей нравилось иметь мужа-иностранца, но ребенка, по ее прежним планам, одна должна была рожать после окончания института.

Последующие месяцы прошли под флагом взаимного поражения. Впрочем, поражение прошло незамеченным обеими сторонами: Лиля, никогда об эротических шалостях ничего не ведавшая, – во дворе ее детства царило отношение к половой жизни как к интересной непристойности, а заграничное слово «секс» тогда еще не вошло в жизненный обиход, – свела супружеский обряд к еженедельной обязанности, к тому же когда выяснилось, что она беременна, то это обстоятельство Лиля регулярно использовала, старалась «замотать» супружеские упражнения, ссылаясь на препятствие со стороны природы. Что же касается супруга, он испытал некоторое разочарование: брачные радости, в их литературных описаниях, представлялись более захватывающими, чем скромная реальность. С другой стороны, он с детства знал о своем интеллектуальном превосходстве перед братьями и сверстниками: голова у него работала несоизмеримо лучше, и восторги, которые полагались молодым мужчинам от общения с плотненькими женщинами в реальности и с девственными гуриями в посмертии, он отнес к числу многочисленных предрассудков малообразованных людей…