Александр Покровский - В море, на суше и выше...

Дело в том, что военные медики установили порядок, при котором весь плавсостав периодически подвергался этим процедурам, якобы препятствующим развитию десятка опаснейших заболеваний. Я попытался объяснить доктору, что три недели назад получил полный комплекс такой дряни перед заходом штабного корабля в Сирию. А на прививки эти — аллергия у меня обалденная. Капитан был непреклонен.

— Мне приказано сегодня доложить на эскадру о поголовной вакцинации перед заходом в Алжир, — гордо произнес он.

Как относительное большинство шпаков, случайно оказавшихся на военной службе, Козлов старался быть очень военным и в слово «приказ» вкладывал какой-то особо торжественный смысл. Пришлось послать его подальше, но он пошел с докладом к командиру. Командир, замученный глобальными задачами по подготовке к визиту, пожаловался мне, что причиной его гибели станут политрабочие, особисты, медики и финансисты. По его словам, они же погубят и страну. Наверное, он был тогда прав. Командир тактично попросил привиться и не создавать ему новых проблем, а я, по глупости, согласился. Командир, все-таки, просил.

Когда после прививок я добрался до каюты дыхалка начала давать сбои, волосы вставали дыбом от достоверности иллюзии собственного пребывания внутри муравейника. Аллергия, не иначе, — подумал я и заглянул в зеркало над умывальником. Ужас сковал меня. Вся физиономия бугрилась разноцветными наростами, красные глаза слезились, а шея напоминала шланг от противогаза. Хорошо, что нижнюю полусферу прикрывала одежда, не позволяя наблюдать нечто ужасное. Тогда еще не было нынешних фильмов, иначе я узнал бы в себе инопланетянина из космических сериалов. В надежде на помощь, я выполз из каюты и столкнулся с Бальдановым. Тот, видя меня, оцепенел. Я хотел что-то сказать, но объем языка уже превышал размеры ротовой полости. Удалось только прорычать нечто, похожее на ДРРР... ДРОЛЛЛ..., что должно было означать лекарство — «димедрол», которое, как я справедливо подозревал, могло мне помочь. Виктор состроил дурацкую мину, ничего не понимая. Я повторил свое рычание, сопровождая его общепринятыми жестами, показывающими в какое место и каким способом надлежит ввести лекарственное средство...

Очнулся я только через пару часов. Бальданов, оказывается, сразу после моей отключки, с помощью двух матросов доставил тело в амбулаторию, где под угрозой жестокой морской казни вынудил доктора выполнить завещанную мной процедуру. Думаю, это меня спасло. Заглянув в зеркало, я не нашел и следа прежних кошмарных изменений. Чудо, да и только. После этого я проспал почти сутки.

А Алжир — он и есть Алжир. Я один раз, когда полегчало, все-таки сошел на берег с навязанной мне в нагрузку группой из пяти матросов. Устал от прогулки как собака. Правда, попил хорошего кофе в маленькой забегаловке на бульваре, истратив на это почти всю свою инвалюту. Какой-то арабченок пытался утащить у меня карманные часы-луковицу, дернув за свисавшую с пояса цепочку. Цепочка, дореволюционного изготовления, выдержала атаку, а я успел подвесить убегающему парнишке легкий щелбан по лбу. Один мой моряк рванул было за ним, но я его удержал во избежание международных конфликтов. Визит-то был официальный.

Какой бы ерундовиной мы систематически ни занимались — всегда пытаемся придать ей глубокий, а иногда и мистический смысл, вырабатывая определенную систему и последовательность манипуляций, окружая процесс мелкими деталями и формируя традиции. Так, например, обстоит дело с совершенно дурацкой, как я теперь считаю, привычкой — курением. Я азартно дымил и коптил больше тридцати лет, что позволяет мне довольно квалифицированно судить о предмете. Не рискнул бы писать об этом, если б не развязался с табаком на грани столетий. Еще круче звучит — «в прошлом тысячелетии». Короче, держусь уже несколько месяцев. До этого было несколько тренировочных попыток. Хорошо помню, как в самый первый раз собрался всерьез бросить курить.

Выходил я в море в семьдесят каком-то году на кораблике вспомогательного флота с военной командой. Строился он немцами в пятидесятых годах как рыболовецкий траулер, но служил на Черноморском флоте посыльным судном. По плану на этой посудине я с кучей аппаратуры должен был следовать до одной из точек якорных стоянок в Средиземном море, а там перебраться на эсминец «Л-вый». На нем-то и надлежало развернуть приборы для проверки их работоспособности в наиболее неблагоприятных условиях бурливой в это время года восточной Атлантике. За сутки до убытия удалось смотаться в тупиковую зону вокзала, где, разыскав вагон-ресторан ленинградского поезда, я скупил с незначительной переплатой все буфетные запасы «Беломора» знаменитой фабрики имени Урицкого. Набралось без малого сто шестьдесят пачек, чего должно было хватить для имитации дыма Отечества на полгода, даже с учетом стрелков среднего калибра. Пачка противного табака «Моряк» с ширпотребовской курительной трубкой и блок болгарской роскоши «Стюардесса» дополнили мое богатство и придавали чувство уверенности в личной независимости. Многое стерлось из памяти с предыдущего похода. Но ощущение собственной неполноценности, возникающее при попытках, как правило неудачных, стрельнуть хотя б окурок на корабле, где уже месяц, как закончились все запасы, незабываемо.

Определили меня на временное жительство в каюту, уже несколько дней как заселенную вторым временным постояльцем — флагманским спецом, «флажком» одной из бригад, следовавшим в распоряжение эскадры. Андрей (так звали флажка) недавно завершил бракоразводный процесс, и друзья устроили ему морскую прогулку подальше от политработников, азартно терзавших эту жертву бытового неустройства только уже за сам факт развода. Семилетние скитания по частным углам и многомесячные морские походы уморили советскую семью, как химические отходы рыбу в типовом рукотворном водохранилище. По различным политорганам и партсобраниям мужика таскали уже месяца три, что привело к совершенно неожиданному результату. Неокрепшая психика начинающего холостяка вытолкнула его на скользкую дорожку. Многочисленные публичные унижения требовали компенсации и самоутверждения личности в одной из областей человеческой деятельности. По иронии судьбы, свою дееспособность он начал проявлять в сексуальной сфере, доказывая всем и каждому, что прозрачные намеки бывшей жены носили клеветнический характер. Упущенное ранее Андрей наверстывал такими темпами, что опасения друзей за его физическое и душевное здоровье имели под собой вполне реальную почву. Будучи человеком общительным и доброжелательным, он в первый же вечер нашего знакомства поволок меня в ресторан на праздник жизни.