Александр Покровский - В море, на суше и выше...

Это такая фамилия. А звать — Вася. Курсант Вася Кухта. Высоченный, двухметровый парень. И в ширину он два косых метра. И еще он хохол. И еще он тупой. Во всяком случае, так считают, потому что на все вопросы он отвечает с задержкой: «А шо это, а?»

Преподаватель старенький капдва — спокойный человек, добрейшей души. Сдаем сопромат. Отвечает Вася. Выходит преподаватель в коридор, нервно курит, внимательно приглядывается в стекло, задумчиво говорит: «Да-а-а...» — глубоко вздыхает и снова заходит в класс. Через 15 минут он же выбегает и уже шепотом слышится нецензурная брань, и отчетливо: «Ну, блядь, баран, ну, сука, тупой, ох, придурка... придурка... на меня наслали!..» — так что представить его можно.

Если Вася идет «по женщинам», то он непременно намотает на винты, нажрется водки, и в завершение всего, возвращаясь из увольнения, спрыгнет с забора на плечи дежурному по училищу, осуществляющему обход.

А силы у него было — на гонке в Петродворце среди училищ от переживаний так веслами дико вращал, что воды начерпал по самые борта и утопил имущество к хренам свинячьим. Отчего начальник физкультуры и спорта несколько мгновений прибывал в легком ступоре. Он только смотрел на него взглядом младенца, который вот-вот заплачет, и повторял: «Кухта, Кухта, вы что?!!»

И теперь я подхожу к самому главному. Я перехожу к стрельбе.

После обеда занятие по стрельбе проводит каптри, «профессор», как мы его все называем, выходец из замов, хам расслабленный и матерщинник.

К курсантам обращается так: «Где твой гюйс, свинья?..»

Так вот, ходит он туда-сюда после обеда, китель расстегнут и спичкой в зубах ковыряет. На пузе пуговица расстегнута и «оттудова» торчит пупок. Он цыкает, высасывает застрявшее мясо в зубах и при этом цитирует наставление: «... и для произведения выстрела, следует выбрать свободный ход... задержать... вот... дыхание и ...»

На стенде, в тире, значит, в сей момент стоит Вася, закрыв один глаз, и метко целится. В наушниках стоит, так что ничего он толком не слышит.

Забейборода, так звали «профессора», спрашивает у Васи:

— Ну, чего ты там, родной, видишь?..

Вася не слышит.

Он еще раз громко:

— Кухта! Сукедла свободный ход выжал?!

Вася всем корпусом разворачивается к Забейбороде и, направляя дуло пистолета ему прямо в живот, тупо на него смотрит, и говорит:

— Да, выжал!

В тот же момент Забейбородушка резво падает на пол ничком тушкой, и у него пропадает речь. Потом вскакивает и орет истошно:

— Сучара, ты что ж делаешь!!! Гандон!!! А?!! Гандон!!! Сука!!!! — при этом волосы у него дыбом, и он пропадает.

Тишина. Все замерли. Вася кладет ствол, снимает наушники и спрашивает:

— А шо это он... а?

Появляется Забейбородушка через десять минут, говорить не может, с ним вместе командир роты, зам командира и еще кто-то, сейчас не вспомнить.

Вся эта компания смотрит на Васю и говорит:

— Васек, как все это произошло-то?..

И Васек испугано одевает наушники, вновь берет, передергивает затвор, а пистолет-то заряжен. И из окошечка у него вылетает патрон.

Вася просто обалдевает от этого, все еще ничего не понимая, испугано смотрит в сторону дядечек со звездами и в фуражках. Потом он медленно, со стволом, разворачивается в их сторону, и... вся компания расширяет глаза, как у зебры, вся опять ничком, и с визгом выползают из тира.

Вася в своих наушниках улыбается жалко и вопросительно, а потом говорит:

— А... шо это они все... а?

Человек у нас трезвеет когда?

Когда жизнь его находится в весьма стесненных обстоятельствах.

Или же?

Когда те же обстоятельства ему кто-либо устроит.

Коля Пискунов из увольнения трезвым еще ни разу не возвращался.

И еще: он, пока все кусты не обрыщет мордой и клыками их не поднимет корнями вверх, в роту не поднимается. А уж поднявшись в роту, в смысле в помещение, он сразу идет куда? Он идет сразу в гальюн от усталости и там ссыт.

А как он ссыт? Он полроты будит своими стонами: «О-о-о-й!.. Ой!... (растягивая) А-а-а-а... а... а... о... о... моч... ки-и-и...» — это он член в штанах ищет.

Закрыв глаза.

Из раза в раз.

А тут как раз Федотка-крестьянин из увольнения пришел, и наступил праздник, потому что эта зараза — Федотка, конечно — всем чего-нибудь вкусненького от большого крестьянского сердца непременно принесет и в рот вложит.

Вот сегодня он принес сосисок и всем сунул, даже тем, кто спал, и все уже жуют, после чего в дверном проеме появляется сначала четвероногий Пискунов, который по косяку превращается в двуногого, а потом идет в гальюн. Ссать.

И все, конечно же, перемещаются туда, потому что когда ты жуешь сосиску, то муки человека, ищущего в штанах свой одинокий член, совершенно по-другому смотрятся.

И вот уже Коленька раскорячился, и вот он уже застыл, закатив свои глазенки, откинувшись головой, а руками шарит, шарит, шарит по не расстегнутым штанам, покачиваясь и переминаясь, и мучается, мучается, мучается — все никак. Клапан-то на наших флотских брюках хорошо бы расстегнуть и потом уже искать, не говоря уже о том, что только после этого и следует ссать.

Вот.

А все жуют и морщатся, потому что сопереживают.

И тут Федотка, у которого еще полно всяких сосисок, подходит к бедняге и вкладывает ему в ручки трепетные ее — сосиску.

— O-о-о...й... — замирает Коленька, не открывая глаза и улыбаясь во всю ширь, — оооо-ййй... — Ссыт.

А поссав, мы что делаем? Мы разжимаем руки, и член, освобожденный, самостоятельно скользит и исчезает в штанах.

Коленька поссал и разжал руки.

Тут-то у него сосиска и отвадилась.

А он немедленно протрезвел.

У меня в голове пластина восемнадцать с половиной квадратных сантиметров, а по званию я — «полный мичман». Есть на флоте звание «мичман» и «старший мичман», но это все не то. Это все официальные звания, а вот «полный мичман» или «недомичман» — это, извините, от отношения к службе. Я, вот, «полный мичман», а что это означает, вы сразу же поймете, после того, как я вам про суточные планы расскажу. Про пластину в голове, и про то, как она на мое поведение влияет, я вам тоже расскажу, но позже.

Сначала про них. Про суточные планы.

Тактическая обстановка: начало девяностых годов прошлого столетия, сорок девятый судоремонтный завод и СКР «Разумный» в состоянии, когда всё уже вырвали и продали.

Личного состава, любящего и любимого, катастрофически не хватает: забрали живьем ходовые корабли и отделившиеся республики. В минно-торпедной боевой части — полторы калеки на двести метров площади.

То есть, из семнадцати по штату на «хвать твою мать!» откликается только матрос Захмеджанов Якуб, не окончательно обрусевший в Калмыкии казах — вечный вахтенный у корабельного арсенала с перерывом на обед и горшок, и четыре часа обязательного ночного сна, когда арсенал охраняет боевой дух матроса Захмеджанова. Рядом с арсеналом — каюты номер один и три, где он (Захмеджанов) каждый день протяжно-плаксивым голосом достает обитателей вопросом-мечтой: «А...х... как можи-на стать милиссс-и-онар?»