Александр Покровский - В море, на суше и выше...

Из командиров боевых частей и лиц, их замещающих, на борту только лица, замещающие их лица. Они же ежедневно составляют суточные планы, где, по требованию командования, кратко, но детально должны быть изложены все мероприятия боевой подготовки. А я навсегда стою «дежурным по низам».

Но! Все должно быть!

То есть, должны быть: «практические занятия по...», «учения по...» и «работы по...» с-с-с... «руководителями» и «участниками».

Из боевых частей суточные планы ручейками стекались к замученному вселенскими проблемами старпому, а после чего, перешагивая бидоны со спиртом, через «вот такую пипиську старушки Изергиль» попадают в руки писарю, который и печатает «большую портянку дедушки Мазая» — суточный план корабля.

Сначала я регулярно бредил: писал про «Согласование Системы Синхронно Следящего Привода» из ГКП с постами «Дракон», «Муссон» и «Тюльпан», где в трех измерениях одновременно «участвует» будущий «милиссс-и-онар» Захмеджанов Якуб с интеллектом заблудившегося йети. А потом я заикнулся о том, что показуха... вот... в ВМФ... поглотила... — и меня, так и не договорившего, взяли и с вандерваальсовой силой несколько раз одели жопой на все, случившееся рядом.

Ах, так! На следующий же день мы с Захмеджановым, согласно суточного плана, поданного и подписанного, производили «утвержденную Священным Синодом плановую замену квантового генератора на гиперболоиде инженера Гарина».

Писарь от радости плакал, а меня понесло, и в понедельник на самоподготовке я уже изучал: «Влияние химического состава мочи насекомых Средней Азии на боеготовность бронетанковых войск Тимерлана», во вторник — занимался «демонтажем прибора, показывающего зависимость герметизации отсеков корабля от шипящий суффиксов старшего помощника», а Захмеджанов с тех пор только и делал, что «разрабатывал программу быстролетящего оружия с элементами искусственного ума».

Начало восьмидесятых в гарнизоне Завойко. У меня выходной, а жена на работе. Хочется к ее приходу сделать что-либо. Что-либо приятное. Завтра же Пасха. Светлое Христово Воскресение. Решил яйца покрасить. По совету соседей по родной коммуналке, лучше всего для этих благородных целей подходят матерчатые сетки-авоськи по девяносто копеек каждая. Сбегал в продуктовый магазин «Якорь» и набрал там разных цветов. Сетка опускается в кипяток, и вода становится цветной. Яйца туда на десять минут — и готово, такая красивая горка из разноцветных яиц получается. Только вот синих яиц нет. Этого цвета сеток в продаже не было. Но цвет-то самый военно-морской. Как же можно встречать Пасху без него. И тут я вспоминаю про наши флотские носки: их, когда ни постираешь, пусть даже в холодной воде, они ее всегда в синий цвет окрашивают. Новых носков я не обнаружил. Зато нашел старые и, как мне показалось, стиранные. Но их же сколько не замачивай, они все равно цвет дают. Бросил носки в кипяток. Через десять минут в квартиру войти нельзя было: такая возникла вонища. И перешла та вонища в подъезд и на улицу. За два квартала все спрашивали: кто у кого подох. И жена вошла, а я к ней с объяснениями. Очень ее мой рассказ о синих яйцах впечатлил: сначала сказала мне, что я дурак, а потом жизнь наладилась.

Никогда не надо отвлекать дежурного, когда он собирается дать команду по корабельной трансляции. Ибо! Каждая команда (и каждое слово в ней) строго оговорена и должна произноситься в свое собственное время. Оттого-то и мучился каждый раз «низовой дежурный» Серега Ящур, оставаясь за дежурного по кораблю, сжимая в потной ладошке «каштан» и доводя его до состояния самостоятельной эрекции.

Глядя на хронометр, он беспрестанно шепотом репетировал слова, которые скоро должны были прозвучать. Особенно по верхней палубе и на всю бригаду:

«На-а-а фла-а-аг и гю-ю-юйс... смирн-а! Фла-аг и гю-юйс... спустить!» — вечером. А эхо-то какое...

А тут старпом из каюты: «Вызовите ко мне дежурного трюмного!» — раковина у него, козла, забилась.

Вот и получилось: «На фла-аг... и гю-юйс... спустить!» — на всю округу.

Или вот еще, когда в дело опять вмешались эти ненормальные трюмные. Во время команды: «Окончить приборку! Команде... руки мыть!» — в рубку зашел дежурный по кораблю и сказал: «Срочно! Вызовите дежурного трюмного!» — то есть: «Дежурного трюмного наверх!» - а у Сереги все слилось и получилось: «Команде... — после чего он посмотрел вокруг взглядом полного идиота, — руки вверх!»

Я всегда говорил: чужое заведование хуже смерти. А старпому все равно. Людей-то член наплакал, и я кого только не принимал. За доктора был и за электрика. А тут мичман Попов Александр Неофитыч в отпуск собрались. Старпом сразу ко мне:

— Пуга! Лейтенант! Родной, принимай у Неофитыча все его дерьмо.

Ну, что делать? Хорошо, что у Неофитыча вся его ерунда тупейная в одной кандейке помещается. Он мне за три секунды все передал и убежал па катер, чертя в воздухе стремительные стрелы.

— Я, — говорит на бегу, — через десять дней, как штык, буду. Не горюйте.

Повезло, что у меня хотя бы акт на руках остался. Да и опись была.

Потому что через трое суток на меня налетела дикая ревизия из тыла, пришли какие-то встревоженные с детства и давай меня по списку проверять. Ну, за доктора и за электрика — ладно, я к ним уже привык, а за Неофитыча-то как? Я же в глаза ничего не узнаю.

Зашли в его вместилище печали вместе со мной и давай мотать меня по всему списку. Они называют, я им сую чего попало в нос, и они кивают довольные. Так проверка и идет.

И вдруг они говорят:

— Ка-лямбра!

— Че... го?

— Калямбра медная. Номер пятнадцать. Одна штука.

Вот это да! Если все остальное я в природе слышал когда-то, то калямбру — убей Бог!

— Ах, калямбра, — говорю, — так это ж запросто. Я ее тут одному орлу с соседнего борта одолжил. Очень нужная штука. Не извольте беспокоиться, сейчас будет.

Выскакиваю на пирс, бегом в цех и там мужики за пузырь шила мне из медного листа в один момент слона с ушами свернули. Я через дорогу и к граверу, и он мне красиво набивает: «Калямбра... медная... номер пятнадцать!»

Я ее в зубы и к себе.

— Вот! — говорю, — Она! Калямбра! Абсолютно медная!

А они на меня с таким уважением посмотрели — что я просто не могу.

На том и проверка кончилась.

Через две недели, с опозданием естественно, появляется Неофитыч, светлый, как день. Я ему:

— Ты что, злодей, на калямбру меня подсадил?

— На что? — говорит он и хлопает своими подозрительно ясными очами.

— Ты дитя-то неразумное из себя не строй. Не надо. Не было у тебя калямбры.

— Какой калямбры?

— Рогатой! Номер пятнадцать!

— Погоди, — говорит он и берет свой список, — под пятнадцатым номером у меня «калибр мерный». А он - вот! — и подает мне такую незначительную пиздюлину от часов, действительно мерную. — Читать не умеете?