Виржини Гримальди - Время вновь зажигать звезды [litres]

Бутылка была пуста, а мы – полны до краев. Пришла очередь Марины рассказать, как она испытала самый большой стыд в жизни.

– Ладно, постараюсь побыстрей: я шла по улице, и все на меня глазели, я подумала, что правильно сделала, надев мини-юбку в цветочек. Я слегка воображала и шла, словно топ-модель, но через какое-то время топ-модель сообразила, что юбка ее сзади задралась и оказалась заправленной в трусики, так что ее задница была выставлена на всеобщее обозрение.

Все засмеялись, представляя себе картину, а я попыталась ее утешить:

– Часто так бывает, что короткая юбка задирается…

– Конечно, – возразила она. – Но часто ли бывает, что и туалетная бумага застревает в трусиках, тащась позади, как шлейф?

Смех окружающих удвоился, а мой вырвался наружу, да так, что у меня схватило живот, и даже притворно расстроенный вид Марины, которая с трудом удерживалась, чтобы к нам не присоединиться, не мог этому помешать.

– Теперь ты на очереди! – бросила она мне, не дожидаясь, пока мы успокоимся. – «Действие»!

Она взяла бумажку и прочла:

– Ты должна поцеловать своего соседа справа в губы.

Я повернула голову, чтобы посмотреть, кто мой сосед справа, тот ли, что и раньше, но, естественно, им оказался Жюльен. Все мгновенно сделались серьезными.

Наклонившись к нему, я, не раздумывая, поцеловала его в щеку.

– Нет, давай в губы! – с трудом выговорила Франсуаза.

Я хихикнула. Мысли мои вертелись точно на карусели, но эта карусель еще немного подчинялась здравому смыслу.

– Покажи-ка мне фант, Марина!

Она сделала вид, что не услышала.

– Марина!

– Что?

– Дай посмотреть бумажку, пожалуйста.

– Какую бумажку?

– Ту самую. Ты придумала это задание!

– Чушь собачья.

– А ты знаешь, что, если солжешь во время беременности, ребенок при рождении будет весить больше шести килограммов?

– Чушь собачья.

– Это правда, – вмешался Жюльен с самым серьезным видом. – И у него будет деревянный нос.

Я тоже не смогла удержаться от смеха, как, впрочем, и сам Жюльен. Эдгар встал с места еще медленнее, чем обычно.

– Я отправляюсь в родные пенаты! – объявил он в промежутке между двумя приступами икоты.

– Но Анна еще не выполнила задание! – воспротивилась Марина.

Однако я последовала его примеру, на прощание дружески улыбнувшись старику.

– Я тоже пошла спать, всем спокойной ночи!

Жюльен сделал то же самое, потом встали с мест Франсуа с Франсуазой. Марина продолжала сидеть, скрестив руки на груди. Я наклонилась к ней и обняла молодую женщину за шею.

– Это было неплохо задумано.

– Я добьюсь своего еще до конца нашего путешествия, – прошептала она.

– Ты просто прелесть!

– Еще бы. Тебе повезло, что я тебя полюбила.

Я прошептала несколько слов ей на ухо, отчего Марина оживилась, радостно хмыкнув. Поцеловав ее, я направилась к своему трейлеру. Земля подо мной слегка покачивалась. Чья-то рука вскоре пробралась под мою. Жюльен.

– Я тебя провожу, говорят, здесь бродят голодные медведи, – тихо произнес он.

– Ты прав, попадаются еще и квебекцы, говорящие с марсельским акцентом.

Мы пересекли площадку, пытаясь идти прямо, рука под руку, потом он высвободил свою, когда мы подошли к моей двери.

– Ну, все, спокойной ночи, – прошептал он.

– Спокойной ночи, Жюльен.

Пока я искала ключ в кармане, он не двинулся с места. Подняв глаза, я поймала его взгляд, серьезный, почти торжественный. Потом он легко прикоснулся ладонью к моей щеке и нежно провел по ней большим пальцем. Я закрыла глаза. Когда я их открыла, он с улыбкой развернулся и пошел к своему фургону. Оставив нас одних – меня, мой хмель и мое желание.

Когда мама объявила, что мы поедем по Атлантической дороге, я не могла понять ее восторга. Теперь понимаю. Эта восьмикилометровая дорога, ведущая к побережью, связывает между собой острова и островки в Атлантическом океане. Путь ее проходит по сменяющим друг друга мостам, виадукам и рифам, открывая взгляду волны, фьорды и горы. Впечатление было такое, будто мы катили по морской глади. Вокруг нас плескалась вода, брызги летели на ветровое стекло, мама вела медленно, чтобы мы насладились сполна необычными ощущениями, но этого оказалось недостаточно. Доехав до конца, мы тут же повернули обратно, чтобы принять двойную дозу.

Совершая третий прогон, мы услышали, как зазвонил телефон. Это был папа. Я ответила.

– Привет, папа, знал бы ты, где мы сейчас!

– Здравствуй, детка! Судя по твоему голоску, ты в восторге. Ну-ка давай, рассказывай!

Я описала ему чудесный пейзаж, что называется, из первых уст, не забывая о мельчайших деталях, так мне хотелось, чтобы и он немного побыл вместе с нами. Он стонал от зависти. Я пообещала, что пришлю ему множество снимков.

– Спасибо, моя дорогая. Возможно, я выбрал далеко не самый удачный момент, но я тебе звоню по делу. Мне нужно кое-что тебе сказать.

Я заткнула свободное ухо пальцем, чтобы лучше слышать.

– Что-то важное?

– Нет, нет, не волнуйся. Просто…

Он долго дышал в трубку. Мне стало страшно.

– Просто, подумав хорошенько, я решил, что не буду требовать преимущественной опеки.

– Ладно, – ответила я. – Наверняка так будет лучше, тем более что теперь мы сможем видеться чаще, раз у тебя есть свой дом!

– Все чересчур сложно…

– Что ты имеешь в виду? Что сложно? Раньше ты не мог нас принимать у себя, потому что было негде, но теперь можешь. Так в чем проблема?

В трубке раздавалось его шумное дыхание.

– Прости, милая, мне так хотелось бы приглашать вас к себе как можно чаще, я и раньше всегда этого хотел…

– Ну, так почему бы тебе этого не сделать?

Голос у меня изменился, стал пронзительным.

– Потому что твоя мать мне не позволяет.

Последнюю фразу он почти прошептал, она была еле слышна, но больно резанула меня по сердцу.

Я посмотрела на маму, ее руки судорожно вцепились в руль.

– И почему? – спросила я.

– Понятия не имею. Я годами боролся за право встречаться с вами, но она этому противится всеми силами. Обещай, что не расскажешь ей о нашем разговоре, иначе все станет еще намного хуже. Я опасаюсь, что она запретит мне даже звонить вам.

– Пока, папа, я тебя целую.

– Обещай, что ничего не скажешь!

Ничего я обещать не стала. Стиснув зубы, я отключилась. Устремив взгляд на волны, я хотела, чтобы они разбушевались, со страшным грохотом обрушиваясь на скалы, это соответствовало бы тому, что я в этот момент чувствовала. Мама словно онемела. Мне тоже хотелось молчать, не выдавать папу, но ничего не вышло. Я почти грубо спросила ее:

– Почему ты это делала, скажи?

– Почему я делала что?

– Почему не позволяла папе нас видеть? Почему не разрешала, чтобы мы приходили к нему домой?