Эмили Гиффин - Все, что мы хотели

– Надеюсь, не страшно, что я прервал ваш рабочий день?

Я пожал плечами и сказал:

– У меня гибкий график… работаю сам на себя.

– Вот как, – ответил он, – и чем же вы занимаетесь, Том?

– Я плотник.

– Ух ты. Ага. Здорово. – Его голос и выражение лица сочились снисходительностью. – Говорят, самые счастливые люди – те, кто работает руками. Хотел бы я быть… порукастее. – Он опустил глаза, посмотрел на свои ладони, несомненно, столь же мягкие, сколь и бесполезные. – А то даже лампочку поменять не могу.

Я поборол в себе порыв спросить, сколько человек меняет их за него, а потом подумал – а собственно, какого чёрта.

– У вас, наверное, есть для этого специально обученные люди?

Он, казалось, чуть смутился, но быстро пришёл в себя:

– С этим неплохо справляется моя жена, Нина. Хотите верьте, хотите нет.

Я приподнял бровь.

– Она меняет лампочки?

– Ха. Нет… ну то есть она выполняет мелкую работу по дому. Это приносит ей удовольствие. Но для более сложных дел у нас есть помощник. Отличный парень. Ларри, – сказал он так, будто все неквалифицированные рабочие знакомы друг с другом.

Я обвёл взглядом комнату и спросил:

– И где сейчас ваша жена? Она к нам присоединится?

Он покачал головой.

– Увы, нет. У неё уже была назначена встреча.

– Какая жалость, – сказал я безразлично.

– Да, – ответил он, – но я подумал, будет даже лучше, если мы поговорим… ну, вы понимаете… как мужчина с мужчиной.

– Ну да. Как мужчина с мужчиной, – повторил я.

– Итак, Том, – начал он, глубоко вздохнув. – В первую очередь позвольте мне принести извинения от лица моего сына. Фотография вашей дочери, которую он выложил в Сеть, абсолютно недопустима. – Я прищурился, сделал вид, что задумался над его словами. Он продолжал лепетать: – Она ужасна. И поверьте мне, теперь Финч это прекрасно понимает.

– Теперь ? – уточнил я. – А раньше он не понимал? Когда выкладывал её в Сеть?

– Ну, – сказал Кирк, поднимая руки вверх, как бы защищаясь, – собственно говоря, он ничего не выкладывал.

– Ах, прошу прощения. – Прежде я никогда не употреблял это выражение. – Он не понимал, когда отправлял фото своим приятелям?

На такой вопрос он вряд ли мог ответить отрицательно. То есть я так думал. Но он смог.

– Нет, не понимал, – сказал он. – Сначала не понимал. Он вообще ни о чём не думал. Сами понимаете, подростки… Но теперь он всё понимает. Абсолютно всё. И ему стыдно. Очень, очень стыдно.

– Он уже сказал об этом Лиле? – спросил я, уверенный, что знаю ответ.

– Ну, пока нет. Он хочет… но я велел ему подождать, прежде чем я поговорю с вами. Я хотел сначала попросить прощения у вас.

Я прокашлялся и постарался подобрать нужные слова.

– Хорошо, Кирк, – сказал я, – я принимаю извинения. Но, к сожалению, они не отменяют того, что совершил ваш сын – простите, как вы сказали его зовут?

– Финч. – Он кивнул, едва не коснувшись подбородком груди. – Его зовут Финч.

– Ах да, точно. Как Аттикуса Финча?

– Да, совершенно верно! – Он осклабился. – «Убить пересмешника» – любимая книга моей жены.

– Ха. И моей тоже. Представляете? – Я шлёпнул себя ладонью по бедру, всем своим видом выражая сарказм.

– Ух ты. Какое совпадение. Я ей расскажу, – сказал он с улыбкой. – Итак, на чём мы остановились?

– Мы говорили о том, что ваш сын сделал с моей дочерью. Лилой.

– Да… я даже не могу сказать, до чего Финчу стыдно.

– Постарайтесь. – Я фальшиво улыбнулся. – До чего же ему стыдно?

– Очень. Ему очень, очень стыдно. Он не может есть, не может спать…

Я едко рассмеялся, чувствуя, как начинаю терять самообладание.

– Так, подождите. Вы… Я сочувствовать ему должен, что ли?

– Нет-нет. Вовсе нет. Я не это имел в виду, Том. Я имел в виду, что он понимает, какой поступок совершил. И ему в высшей степени стыдно. Но он не хотел её оскорбить. Он просто… пошутил.

– И часто ваш сын отпускает расистские шуточки?

– Разумеется, нет. – Он поёжился; я наконец-то его задел. – А ваша дочь, она… испанка?

– Нет.

Он просветлел.

– Я так и знал, – сказал он так, будто на этом дело можно было считать закрытым.

– Но её мать из Бразилии.

Его улыбка тут же погасла, лицо приняло сконфуженное выражение.

– Полагаю, слово, которое вы пытаетесь подобрать, – «латиноамериканка». Термином «испанка» можно обозначить лишь уроженцев Испании и носителей испанского языка. А насколько мне известно, национальный язык Бразилии – португальский.

Всю эту информацию несколько месяцев назад сообщила мне Лила, когда решила досконально выяснить, кто она такая.

– Очень интересно, – сказал он, и у меня появилось чувство, будто он не то хвалит меня, не то зондирует почву, чтобы получше выкрутиться из положения. – Значит, бразильцы не относятся к другой расе?

– Бразильцы могут относиться к любой расе, Кирк, – произнёс я нарочито медленно, как если бы разговаривал с идиотом. Впрочем, так и было. – Совсем как американцы.

– Да, точно. Верно. Теперь понятно. Так значит, Лила – белая?

– Скорее да, – ответил я, не желая сообщать этому человеку подробности её родословной. Я и сам не был на сто процентов в ней уверен, знал только, что мать Беатриз была абсолютно белой португалкой, а отец – на четверть чёрным. Стало быть, Лила примерно на одну шестнадцатую часть являлась афробразильянкой.

– Скорее да? – спросил Кирк.

– Смотрите. Суть в том, что… Хотя у матери Лилы одно время была грин-карта, сама Лила – стопроцентная американка, – сказал я.

– Это чудесно, – ответил он. – Просто чудесно.

– Что именно?

– Всё, – ответил он. – Что её мать переехала сюда. Что Виндзор так многонационален…

– Ну, я бы не назвал его многонациональным… Но это отличная школа. Я впечатлён преподавательским составом. И директором, – последнее слово я произнёс особенно многозначительно.

Кирк кивнул.

– Да. Уолт очень хорошо выполняет свою работу. И я понимаю, сейчас он в трудном положении. Всё это происшествие… Думаю, он будет рад, если мы сможем уладить всё это тет-а-тет.

– Тет-а-тет? – переспросил я, прекрасно понимая, к чему он клонит.

– Да. Между собой. Я уверяю вас, что Финч будет строго наказан… и мы готовы компенсировать вам… потраченное время… и моральный ущерб, причинённый вам и вашей дочери.

Я с недоумением смотрел, как он подходит к столу, открывает ящик и достаёт белый офисный конверт. Когда он повернулся, чтобы вручить мне этот конверт, я увидел на нём моё имя и не знал, как отреагирует мой организм – борьбой или бегством. Ударить этого типа в лицо? Или схватить деньги и убежать? И ещё мне хотелось узнать, за сколько этот шутник надумал нас купить. Может, он всё-таки погуглил информацию и выяснил, что я плотник. Может, даже предположил, что я плотник-испанец. Может, у него в столе несколько конвертов. Конверт номер один – для чернокожего чернорабочего. Конверт номер два – для белого рабочего. Конверт номер три – для парня в костюме. Бег или бой, бой или бег? Это же вроде бы инстинкт, не сознательный выбор?