Сергей Литвинов - Не только детектив

Нескончаемой чередой двигались мимо покупатели. Внимательно вглядывались в товар, что без всякой системы предлагался тут. По левую руку от меня раздраженная чем-то дамочка продавала плащ. Уверяла всех, что американский. Справа торговали китайскими комбинезончиками: жена демонстрировала вещи, а муж служил вешалкой и дозорным на случай милиции. Двое парнишек с едва проклюнувшимися усиками сбывали футболки. «Бельгия! Бельгия!» – кричали они лживыми голосами.

Андрей продал еще пару, толкнул меня:

– Мы уже в плюсе!

– Помнишь преферансную примету? Не считай висты, пока «пуля» не закрыта.

– И впрямь, не сглазить бы…

Сглазил! Очередная облава, и вот уже милиционер схватил Андрюху за локоть и влечет через толпу к автобусу.

Черт, вот напасть! Это я ему, что ли, несчастье приношу?

Жарило солнце, хотелось пить, и шершавый язык безо всякого вдохновения ворочался, присыхая к небу: «Настоящая кожа – для настоящих мужчин…»

Второй специалист, с которым я встретился, – доктор экономических наук, профессор, заведующая сектором Института экономики РАН Инга Сергеевна Маслова.

– Итак, Инга Сергеевна, около четырех миллионов россиян торгуют на улицах, еще примерно двенадцать миллионов подрабатывают каким-то иным способом. Отчего это явление, на ваш взгляд, возникло?

– Ответ лежит на поверхности. Зарплаты не хватает, чтобы воспроизводить рабочую силу. Невозможно жить на уровне, который был привычным. Где только подворачивается работа, человек ее хватает. И дальше будет хуже, потому что кончаются запасы, купленные еще по прежним ценам, изнашиваются предметы длительного пользования: постельное белье, мебель, холодильники, одежда, телевизоры…

– Есть ли что-то положительное в этом явлении – вторичной занятости?

– Мы сейчас наблюдаем «эффект разрушенного зоопарка»: раньше все жили по клеткам, и кому-то клали в кормушку мясо, кому-то – пшено. Теперь действует «закон джунглей»: ест тот, кто сильнее, энергичнее, изобретательнее. Сказав «а» – рынок, надо говорить и «бэ» – конкуренция. Нужны самые разнообразные ее формы: и между производителями, и между людьми – за рабочие места, и между предпринимателями – за рабочую силу… Вторичная занятость способствует конкуренции. Моя дача – рядом с заводскими, я часто с рабочими беседую. Они не отказываются ни от какого дела. Нужно спилить дерево – найдете вальщика. Надо заготовить дрова – пожалуйста… Но и оборотная сторона у этого явления есть. Люди изнашиваются, меньше уделяют внимания самообразованию, творчеству, которое было привычно для россиян. Не читают, не ходят в театры, музеи… Меняется отношение к основной работе. Люди панически бросаются в полутеневую экономику. Работают плохо и здесь, и там. Стремятся надуть, прикрываясь тем, что везде платят мало. А рынок немыслим с таким безответственным отношением к делу. Такая ситуация, как у нас теперь, характерна лишь для инфляционной, кризисной экономики. Пышно расцвел индивидуальный эгоизм, рассчитывающий не на созидание, а на перераспределение.

Жара. Толпа. Покупатели текут мимо черепашьим шагом, протискиваясь меж рядами продавцов. Попить негде. Да и не отойдешь: коллеги сомкнутся, назад не пустят. Уже четыре часа торгуем, и хорошо, если не в убытке окажемся… Что же Андрюхи так долго нет? Вот он! Пробирается сквозь толпу.

– Ну, сколько слупили?

– Ни-че-го!

– Как это?

– Я говорю сержанту: начальник, бомба в одну воронку два раза не попадает – вы ж моего напарника брали. Фамилию твою называю, лицо твое описываю… Он смотрит: да, был такой, с кроссовками, штраф платил… Ладно, мне говорит, ступай… Хороший человек.

Уже веселее. Но все равно стоять на этом солнцепеке. А каково в дождь? В слякоть? Зимой? Кваску бы…

И тут приходит мое спасение – в лице оптовика Марса из Казани. Они коротко торгуются с Андреем, и татарин покупает все оставшиеся десять пар по шестнадцать тысяч каждую. Мы отходим в чахлый скверик, где спят, питаются и справляют малую нужду продавцы и покупатели. Марс деловито отсчитывает 160 тысяч и почти не глядя бросает в свою немыслимых размеров торбу кроссовки. Все ушли, все: и с плохой строчкой, и заляпанные клеем, и непарные! Привет, казанские потребители! Я еле сдерживаюсь, так мне хочется запрыгать.

Когда Марс удаляется со своим гигантским саквояжем матрацной расцветки, Андрей достает из набрюшной сумки деньги, калькулятор и считает барыши. Выясняется, что мы заработали, с учетом милицейской мзды, по 13 200 рублей на брата. Неслабо…

– Если меньше 20 тыщ на каждого – неудачный день. Больше 30 – очень удачный, – резюмирует капитан. – Эх, если б не менты!.. Ну, ничего.

И он идет менять вырученное на доллары. Его мечта – купить машину. Подержанную, естественно. О новой он не помышляет.

После я угощаю работодателя пивом. Мы располагаемся в запыленном и загаженном сквере у метро. Настроение – как после сданного «на халяву» экзамена. И шальные деньги не задерживаются в кармане.

Идет неспешный разговор.

– Я рассчитывал к лету майора получить – не дали.

– Расстроился?

– Я больше расстраиваюсь при мысли, что скоро кроссовки кончатся. Чем тогда торговать?

– Где вы их взяли-то?

– Какой-то приятель майора Кузьмича в Калуге на складе держит. Вообще удивительно: не очень знакомому человеку дали под честное слово сто пар – больше чем на миллион… А потом мы те сто продали, деньги отдали – еще взяли… Жаль, уже остатки подгребаем.

– Хочешь, я тебе достану партию настоящих французских духов – «Суар де Пари», по 7,5 «штуки» флакон?

– Нет, спасибо, здесь такой товар не пойдет. Тут нужно что-то броское, яркое, с фирменным «лейблом», но дешевое. То есть поддельное. Вот если б ты мне нашел партию польских духов, на которых было бы написано «ПАРИЖ», и по две «штуки» флакон – такое на толкучке на «ура».

– Слава Богу, этот рынок наступил, когда нам еще не по пятьдесят и не по сорок – можем как-то приспособиться.

– Да, мой отец, полковник, привык всю жизнь нас, семью, кормить. Для него шоком было, что пришлось денег на дачу у меня одалживать. А знаешь, мне так стыдно, что я здесь торгую. Иной раз думаешь: а вдруг пойдет режиссер нашего театра студенческого, который, бывало, говорил мне: «Ты, Андрюха, актер милостью Божьей! В тебе столько органики!» И Славка – он ведь уже доцент…

– Да брось ты! Я ничуть не стыдился. Работа как работа.

По скверику бродят старушки, мальчишки и цыганки, подбирают порожнюю тару и выпрашивают деньги. Они похожи на птиц, что питаются мясом из зубов крокодилов. А сами-то «крокодилы»? Они едят отбросы, что шутя сваливают официанты за борт парохода. «Официанты», средние бизнесмены, берут за взятки кредиты и покупают оптом в Азии некондиционное барахло.