Денис Драгунский - Дочь любимой женщины [сборник]

Авторы иногда ставят в начале текста вот такие забавные заявления.

Либо: «Все события и персонажи являются вымышленными, все совпадения случайны».

Это означает – перед вами памфлет. Так что ловите тайные намеки, разгадывайте имена, адреса, должности.

Либо же: «Основано на реальных событиях».

Это означает – если текст вас не убеждает, если вы не верите автору, то вы дураки, потому на самом деле все так и было.

Но в искусстве действует совсем другое «на самом деле», чем в жизни.

1937 год, январь.

На секретном заводе под Челябинском – взрыв. Производство советского чудо-оружия застопорилось.

Сталину докладывают, что в деле может разобраться только профессор Антон Викентьевич Белосельский. Он уже приговорен к расстрелу на Втором Московском процессе как троцкист, но еще не казнен. Сталин приказывает наркому внутренних дел Ежову найти надежного человека, который отконвоирует профессора на Южный Урал. Это сложное задание, потому что фото профессора уже помещено во всех газетах, и трудящиеся хотят убить его, как бешеную собаку.

Ежов поручает дело капитану госбезопасности Яну Газемберу. Сын румынской еврейки и венгерского австрийца, он в ЧК считается кровавым садистом. Он патологический русофоб. Кроме того – гомосексуал, побывал даже любовником самого Ежова. Он с презрением и брезгливостью относится к самой идее семейной жизни, к женщинам, терпеть не может детей. Он убежденный плебей. А профессор – русский дворянин, натурал, семьянин, с нежностью вспоминает о своей жене и четверых малышах. И, по старой дворянской привычке, не любит «извращенцев и инородцев».

Но в ходе длинной поездки, в которой злобный Газембер вынужден с помощью маузера и своей красной книжечки защищать Белосельского от разгневанных трудящихся, – они начинают понимать друг друга.

Кровавый чекист-гей понимает, что дворянин, гомофоб и шовинист Белосельский – несчастный человек, изуродованный ужасной средой дворянства, гимназии и университета. А шовинист-натурал профессор чувствует, что под суровым френчем чекиста, который походя пристает к мальчикам-официантам, бьется нежное сердце, полное любви к женщинам и великой русской культуре.

Авария на заводе ликвидирована.

Профессор Белосельский дает инженерам нужные указания, и линия по производству чудо-оружия вот-вот вновь начнет работать.

Последний разговор в гостиничном номере. Герои вспоминают свое детство. Выясняется, что оба они из Бессарабии, а отец профессора, известный тамошний антисемит, во время погрома убил деда и бабку Газембера и изнасиловал его мать. То есть не исключено, что они – братья. Белосельский становится перед ним на колени и просит прощения. Газембер его прощает. А Белосельский в ответ прощает его за то, что «инородцы сделали с Россией». Они оба понимают, что России нужно не чудо-оружие, а духовное возрождение, демократия и толерантность.

Поняв это, они среди ночи выходят из гостиницы.

Сначала на завод. Белосельский обрывает и перепутывает все провода на диспетчерском пункте. Потом идут в городской отдел НКВД, где Газембер сжигает все доносы и расстрельные дела.

Возвращаются в гостиницу. Но там их ждет другой человек с красной книжечкой. Чекист Газембер арестован, а профессора Белосельского должны везти в Москву для исполнения приговора.

На прощание они обнимаются, теперь уже как лучшие друзья, как братья. Даже чекист номер два не может сдержать слез.

Если в «документальном театре» вдруг окажется, что несчастные, несытые и небритые люди в помятых, пропотевших одежках, сидящие на деревянных чемоданах в обшарпанной квартире, которых представили жертвами какой-то социальной катастрофы, – это не «настоящие несчастные», а актеры, то зрители сочтут себя оскорбленными. Хотя радоваться надо как минимум двум вещам. Во-первых, на самом деле этим людям совсем не так плохо, как они изображают. Во-вторых, перед нами прекрасные артисты, раз мы им поверили, браво!

Но нет! В зрителях бушует какое-то римское чувство: чтоб гладиатор умирал по-настоящему.

Зачем? А затем, чтоб увидеть жизнь как она есть.

Но невдомек этим новым римлянам, что «жизнь как она есть» в смысле правдивости гораздо менее надежна, чем беллетристика, чем художественный вымысел. История Анны Карениной (Раскольникова, Свидригайлова и т. д.) безупречна с точки зрения истины: никакой критик не скажет, что «на самом деле все было не так!». Но попробуйте рассказать на ток-шоу историю реальной Анны К. из соседнего подъезда. Вас тут же уличат в тысяче неточностей и передержек, в неведении и в злонамеренном вранье.

Жизнь как она есть, реальная жизнь – бесконечно лжива и неточна, в отличие от жизни-вымысла. Каждый так называемый факт сам по себе сомнителен и требует бесконечных уточнений, которые все время переворачивают его смысл, а иногда ставят под сомнение и самое «фактичность» (было или не было).

Поэтому стремление к «подлинности» появилось не из-за усталости от вымысла и лжи, а из-за страха перед самой жизнью, перед ее принципиальной зыбкостью и неопределенностью. Перед необходимостью искать истину самостоятельно и безо всяких гарантий.

Стремление к подлинности – тоталитарно по сути. Это желание некоего «окончательного факта». Это спрос на «окончательного учителя», который нам, запутавшимся в сомнениях людям, наконец расскажет, как оно было «на самом деле».

Дело кончается грандиозными инсценировками жизни, в которых искомая подлинность – не более чем изящный художественный прием, не лучше и не хуже, чем в классицистической пьесе, где античные герои говорят французскими стихами и наряжены в парики и камзолы. Дело кончается выставками, на которых половина экспонатов – подделки. Впрочем, какая разница?

Если картина три раза перепродана на хорошем аукционе как подлинная, то она тем самым становится подлинной, так сказать, по рыночному определению.

Вот и всё о подлинности. Не надо преувеличивать.

– Переоденьтесь, – сказала режиссер Надежда Петровна молодой актрисе.

Показала на стол, где были разложены ношеная суконная юбка, засаленная байковая кофта, шерстяная фуфайка с катышками, большие сизые трусы, нитяные чулки и пояс с резинками. Под столом стояли ботинки на шнурках.

– В смысле, прямо здесь? – спросила актриса.

– Прямо здесь, в смысле, тут.

– А зачем трусы и майку? – возразила актриса. Она была красивая, очень худая и стройная, с большими темными глазами и красиво подрезанными волосами, длинными, ниже лопаток. – Может быть, хватит юбки и кофточки? Ну и чулки я натяну, если вы настаиваете.