Марат Валеев - Лекарство для тещи

И всем было так хорошо, так все любили и уважали друг друга, что одно слово — идиллия.

Так нет же, нашелся один, который чуть не поломал весь этот праздник. Это был известный правдолюбец (всегда такой негодяй водится в любом коллективе), участковый инспектор лейтенант Каблуков. Ему уже за сорок, а все — лейтенант. Вот за то самое, за правдоискательство. Его сначала не хотели приглашать на фуршет, но подполковник сказал своему заму Рахимову, что это бросится в глаза. Мол, испугался какого-то зачуханного лейтенантишки. Нет, пусть приходит. Только надо предупредить, что если что, то вместо двух звездочек у него тоже может оказаться одна. Но маленькая.

Так вот, самым последним слово попросил этот самый участковый. Замначальника ГОВД Рахимов, пристально смотря в глаза Каблукову, как бы ненароком смахнул со своего погона пылинку. Каблуков ему кивнул: дескать, «будь спок». И торжественно начал:

— Я тут много чего хорошего слышал про нашего начальника. И со многим, можно сказать, согласен…

Рахимов облегченно вздохнул.

— Но ведь у каждой медали есть оборотная сторона, — продолжает между тем лейтенант, а сам весь распрямляется, становится как бы выше («Все, началось!» — понял Рахимов и зажмурился). — Почему же никто не скажет, на какие шиши наш подполковник построил себе особняк за полтора миллиона баксов, ездит на «Мерседесе», который мы, даже если скинемся всем горотделом, никогда не сможем купить. Разве что за общую годовую зарплату…

В зале повисла мертвая тишина, в которой был слышен даже шорох мурашек, забегавших по спине Рахимова. А подполковник Мерзляев поперхнулся маслиной и начал багроветь.

— И разве кто-нибудь сможет спросить нашего начальника, почему это наш отдел по борьбе с экономическими преступлениями нещадно гоняет бабулек с укропом-редиской, а на базаре торгуют только лица кавказской национальности, и не одной? — гремел Каблуков. — Не потому ли, что у рынка, кроме собственной крыши, есть еще одна — милицейская? Кому хватит смелости заявить, почему наши следователи и оперативники добиваются роста раскрытия преступлений не тем, что ловят настоящих бандитов и убийц, а тем, что выбивают нужные признания из случайных людей или мелких жуликов?..

Начальник угрозыска откусил край стакана и громко захрустел им, с ненавистью глядя на все распаляющегося Каблукова. А тот, похоже, уже потерял всякий страх, хотя и выпил-то вроде совсем чуть-чуть.

— Или кто может прямо рубануть, что почти со всеми молоденькими сотрудницами горотдела у начальника неуставные отношения? — продолжал свой обличительный спич участковый (при этих словах жена подполковника закатила глаза и сползла под стол). — Что с подчиненными он ведет себя по-хамски, а с вышестоящими — по-лакейски?.. Ну, так кто все это осмелится сказать не за спиной нашего дорогого начальника, а прямо ему в глаза?

Каблуков обвел суровым взглядом притихший зал. Все стояли потупившись.

— Вот и я этого не скажу. А потому очень скоро быть нашему подполковнику и полковником, и генералом! — заключил лейтенант и хлопнул стопку водки.

«Ф-фу, пронесло!» — обрадовался Рахимов и закричал:

— Пьем здоровье дорогого нашего начальника!

— И чтобы все сбылось, как только что сказал здесь участковый Каблуков, — добавил сам подполковник Мерзляев, на щеках которого вновь заиграл здоровый румянец. — Старший лейтенант Каблуков…

Вот так на сорок втором году жизни Каблуков неожиданно для себя получил долгожданное повышение по службе. Но на фуршеты его с тех пор больше не приглашают…

— Кто там?

— Откройте, мы из военкомата!

— С каким еще автоматом?

— Да не с автоматом мы, не с а-вто-ма-том!

— А, так вы с матом? Нет, не пустим, у нас матом не ругаются!

— Да кто ругается? Никто не ругается! Откройте, мы из военного комиссариата!

— Откуда, откуда?

— Да из военкомата же!

— А, из военкома-а-та! Так бы и говорили. А что вам нужно?

— Да не что, а кто. Куфайкин И. С. здесь проживает?

— Ну, здесь.

— Так откройте, мы к нему.

— Зачем это?

— Так ему повестка!

— Какая еще поездка?

— Да не поездка, а повестка! Хотя правильно: сначала повестка, потом поездка.

— Какая еще поездка?

— Ну, в армию же.

— Не, никуда он не поедет.

— Как это не поедет? Все поедут, а Куфайкин И. С. не поедет?

— Таки не поедет!

— Это почему?

— А нет его дома!

— А где он?

— А за хлебом пошел!

— А когда будет?

— Через неделю.

— Точно через неделю?

— Точно, точно!

— Ну, ладно, мы придем через неделю.

Прошла неделя. Снова:

— Кто там?

— Мы из военкомата, откройте!

— А, проходите, проходите, гости дорогие!

— Спасибо! А что вы это нам с порога водку предлагаете?

— А выпейте за здоровье нашего дорогого внука, сына и брата Куфайкина Ибрагима Соломоновича!

— Нет, мы на службе! Вот вам повестка, уважаемый Иб… Ибрагим Соломонович.

— Оставьте себе, товарищ прапорщик! А вот вам мой паспорт.

— Зачем? У нас в военкомате сдадите. А пока распишитесь в получении повестки.

— Нет уж. Сначала вы посмотрите в паспорт!

— Ну, и что там?

— Да вы на дату моего рождения смотрите.

— Да чего мне смотреть? Я и так знаю, что тебе пока двадцать шесть лет. Еще не поздно долг Родине отдать!

— Да нет, товарищ прапорщик, вы число и месяц рождения видите?

— Ну и что?

— А то, что это вчера мне было двадцать шесть лет. А сегодня с утра мне — уже двадцать семь! Да вы выпейте, выпейте, не стесняйтесь.

— Ну, тогда с днем рождения тебя, падла!

Живущий в пригороде областного центра Н. Петр Иванович Растяжко утром поспешил по привычному маршруту — в конец своего огорода, где пристроилась скособоченная дощатая будочка. Дернул ручку дверцы — она оказалась запертой изнутри. Ничего не понимая, Растяжко снова потянул дверь на себя. Из уборной послышался чей-то раздраженный голос:

— Занято!

— Но это же мой туалет!

— Знаю, Петр Иванович, — ответили ему изнутри. — Я уже заканчиваю.

Голос показался знакомый. И только тут Петр Иванович обратил внимание на то, что за оградой его участка стоит и дребезжащее урчит старенький уазик-таблетка. Машина эта была приписана к поселковой администрации. «Ехал себе человек по делам, да тут и приспичило ему», — успокоившись, подумал Растяжко. Он обхватил бурлящий живот руками и покорно запереминался на месте.

Наконец дверца сортира распахнулась, и из нее вышел слесарь-сантехник Михеич, он же главный коммунальщик поселка. Из кармана его комбинезона торчали разномастные ключи.

— Вот, принимай, Петр Иванович, работу! — торжественно сказал Михеич, обтирая руки ветошью.