Аркадий Минчковский - Небо за стёклами [сборник]

Молчали. Им было хорошо и молчать. Валина голова сама по себе склонилась на плечо Вадима. Ей казалось — они были знакомы так давно.

В коридоре горел забытый свет. Валя поднялась, сказала:

— Я сейчас… Загашу, что зря…

Вернулась. Вадим протянул руку, взял Валины пальцы, потянул ее к себе и обнял за талию. На его лицо падал свет. Она видела широко открытые глаза, ласковые в нежные… Такие, что лучше бы в них не смотреть. Откинула ему волосы со лба и увидела на виске ссадину.

— Что это?!

— Пустяки. Бабасюк отшлифовал. Прическа помогла. Если бы рефери заметил, мог бы и остановить бой.

— Больно? Надо смазать.

— Ерунда. Заживет.

— Бедный…

Она наклонилась к нему и прижалась губами к больному месту. Он приподнял голову. Валины губы сами встретились с губами Вадима.

Кажется, они совсем не спали. Слышалось, по проспекту, вдали, пошли первые трамваи.

Наконец Вадим задремал, и она ускользнула с дивана. Когда вернулась, он сидел в майке и брюках, встретил ее стеснительной улыбкой.

— Надо идти, — сказал Вадим. — Мама, наверно, с ума сходит, куда я пропал…

И тогда она впервые подумала о том, что ничего, совершенно ничего не знает о нем. Ей и не приходило в голову, что у него есть семья — мать и, наверно, отец. Еще четверть часа назад Вадим принадлежал лишь ей, ей одной на всем свете.

Надевая на руку часы, он взглянул на них.

— Может быть, еще успею домой…

Ей казалось, он уже не думал о ней. Его занимало другое, но, когда расставались, снова с силой потянул ее к себе, выронив портфель, стиснул в объятиях и стал гладить по волосам, лицу, шее, покрывая их поцелуями.

Вадим ушел, осторожно отворив двери на лестницу и стараясь не шуметь. Нужно было спешить и Вале. Проходя мимо зеркала, она взглянула на себя и именно в ту минуту впервые поняла, что уже никогда не вернется к ней то, что ушло навсегда. Поняла и нисколько о том не пожалела.

Девчата с работы будто бы ничего в ней не заметила необычного. Приближался конец месяца. Шла горячка. Трудились, не отрываясь от машин. Было не до нее. И она, словно не зная усталости, работала старательно и споро, не поднимая головы от шитья, сама удивляясь тому, как умудрилась ничего не запороть, потому что вместо раскроенной шотландки видела перед собой Вадима, его спутанные волосы на лбу и кроткую сонную улыбку, когда он устало задремал рядом с ней.

С той ночи и началось ее счастье.

Тихо было в палате. Женщины отдыхали на своих койках. Кое-кто спал или дремал, думая о своем. Валя лежала лицом к стене. Услышала, как в другом конце комнаты отворилась дверь и раздался приглушенный голос пожилой сестры:

— Вот та, Вера Акимовна, в углу. Совсем молоденькая. Ну скажи пожалуйста…

— Хорошо, хорошо, — прерывая старуху, зазвучал другой голос мягко и так тихо, что Валя едва услышала. — Приду минут через десять. Вы не трогайте ее…

— Да мне как скажете. Есть же такие… — уже не таясь, продолжала сестра.

Снова чуть проскрипела и затворилась дверь. Голоса смолкли.

А Валя заметалась по койке. Путалась простыня в ногах. Неудобной, твердой и теплой казалась подушка.

Значит, не все, не все еще! Сейчас начнут ее терзать снова. Что им надо?.. Зачем им это? Смешно — ее надеются уговорить?.. Ведь просила, умоляла избавить ее от родов. Не помогли, ну и пусть теперь сами отвечают.

Прошли дни ее безоблачного счастья, про такое только в книгах читалось. Это когда любовь под голубым небом. Когда не ждешь ни грома, ни молнии, а кругом будто все тебе улыбается.

Были у нее такие дни.

До чего же им было хорошо вдвоем! И когда рядом сидели в кино, и когда в обнимочку бродили по улицам или сидели за столиком в кафе-мороженое. Но еще было лучше оставаться только вдвоем. Тогда не надо было никого стесняться, ни оглядываться. Все становилось дозволенным, все…

Мать часто работала в вечернюю смену, и Вадим приходил к Вале. Он никогда не опаздывал, и все-таки у нее тревожно начинало стучать сердце. Придет ли? Не случилось ли что? Но вот раздавался звонок с лестницы. Короткий знакомый звонок, и Валя чуть ли не бегом кидалась отворять двери.

Встречались они на фабрике, кидали друг на друга затаенные, полные восторга взгляды и расходились, не заговорив. Так хотел Вадим. Он хотел, чтобы никто не знал об их отношениях. Смешной, долго ли можно было прятаться?.. И так уже многие замечали. Но с намеками никто не приставал. Даже завистливая Лерка Тараканенко помалкивала. Валя понимала — Вадим нравился Лере. Давно она поглядывала своими подсиненными глазами на Вадима, да напрасно. Вот и делала вид, будто ничего про их любовь с Вадимом не знает и знать не хочет. Но однажды все-таки не хватило у нее выдержки. Было это в буфете. Вадим прошел мимо, едва, как это между ними и водилось, кивнул Вале, а она… ничего не могла с собой поделать, вспыхнули у нее щеки. Лерка — та все заметит, спросила так, чтобы все слышали:

— У вас с ним что, того?..

И нарисовала наманикюренным пальчиком в воздухе крестик, что должно было значить: "все?!"

Валя будто не поняла Тараканенко.

— Ты о чем?

Но та только хихикнула, скривив губы.

— Не прикидывайся, не слепые. Все знаем про вас, товарищ Доронина, хоть вы и скрытная.

— Дура ты, Тараканенко, — не найдя, как ответить лучше, сказала Валя и встала. — Тебе-то что?

Она хотела еще прибавить: "Завидно стало, да?" — но удержалась. Сидевшие за столиком девчата затихли. В разговор не вступили, но, видно было, таили улыбочки. Значит, догадывались. Ну и пусть, решила Валя. Ей было все равно, пускай хоть все на свете знают.

Вернулся из командировки Владимир Кириллович, и в цех, если вызывали механика, Вадим больше не приходил.

Дома у него Валя не бывала ни разу. Он ее к себе и не звал. Иногда охватывала тревога: а что, если там, в его семье, и таилось для нее недоброе? Почему ему не хотелось, чтобы она у него побывала?.. А потом гнала от себя эти мысли. Зачем ей к нему? С какой стати она там? У Вадима есть младшая сестренка. Жива у них и бабушка. Отец Вадима — водитель такси, мать — жактовский техник-смотритель. Все это он ей рассказал сам. Больше про Вадимову семью не знала ничего.

Долго ли могло продолжаться это их розовое счастье?

Откуда она знала? Ведь не с кем даже было поделиться своей тайной радостью.

Не было у Вали закадычной подруги — такой, от которой нет секретов. Может, это было и к лучшему. Мать она любила. Одна она у матери, Валентина. Но и матери не могла открыть того, что было на душе, не могла поделиться ни счастьем, ни минутой сомнения. Как же про то расскажешь матери?.. А мать, она, возможно, о чем-то и догадывалась. Валю она ни о чем не расспрашивала, хотя порой смотрела на нее так, словно хотела сказать: "Что у тебя, дочка? Открылась бы мне, все ли у тебя хорошо?"