Тю Ван - Тайфун

— Прошу садиться, дорогие гости! С удовольствием выслушаю вас и постараюсь ответить на все ваши вопросы.

Он надеялся утихомирить страсти, рассчитывая на свое дипломатическое искусство, однако пришедшие были настроены очень агрессивно.

— Ваше преосвященство, мы просим извинить нас за беспокойство, но мы хотели бы поговорить с отцом Хоаном. Ваше драгоценное время мы не собирались отнимать у вас.

Епископ улыбнулся в ответ.

— Ах, с отцом Хоаном… Да, он был сегодня чрезмерно резок в своих суждениях, но следует помнить о его приверженности вере, всю жизнь он отдал служению нашей церкви. Я весьма сожалею, что заранее не познакомился с содержанием его проповеди, поэтому тут вина не столько отца Хоана, сколько моя, ибо мне положено держать ответ за все деяния и ошибки любого пастыря, который состоит под моим началом. Со своей стороны…

Однако ему не дали договорить.

— Премного благодарны вам за ваши добрые слова, но позвольте нам встретиться с отцом Хоаном. Просим вашего разрешения дождаться его.

Епископу пришлось дать согласие, и через несколько минут отец Хоан явился собственной персоной. В продолжение разговора недовольных с епископом он стоял в соседней комнате, прячась за шторой, слышал все от слова до слова и успел собраться с мыслями. Однако ему не дали даже рта раскрыть. Перебивая друг друга, заговорили сразу несколько человек. Отец Хоан только успевал поворачивать голову.

— Вы обвиняете нас в том, что мы плохие верующие, плохие католики. На каком основании?..

— Вы осуждаете нас за то, что мы вступаем в кооперативы, вы неуважительно высказываетесь о правительстве, которое помогает беднякам. Как следует понимать вас?

— Что это за путь Иуды, которым вы нас стращаете? Разве кто-нибудь из нас, честных прихожан, дал вам повод для таких речей?

Отец Хоан поднял руки, словно прося остановиться и дать ему сказать.

— Позвольте доложить вам о моих намерениях и доказать свою невиновность, — святой отец с явной целью использовал лексикон кадровых работников. — Проповедь длится два часа, и в самом начале я только выдвинул несколько идей, которые хотел развить в дальнейшем. Если бы мне дали возможность сказать все до конца, вы сами увидели бы, что ничего крамольного я не собирался вам предлагать. Но верующие подняли шум, нарушили порядок — и вот результат: ваше недоумение! Сколь прискорбно сложились обстоятельства — и для вас, и для меня…

Губы отца Хоана подрагивали, в глазах горела ненависть, которую он не в силах был скрыть. В другое время он не стал бы церемониться с подобными посетителями! Эх, если бы в руках у него оказался автомат…

Его снова перебили:

— Вы полагаете, отец Хоан, что вам удастся нас провести?! Не выйдет! Вы просто увиливаете от ответа, и мы прекрасно понимаем, что в другой обстановке вы бы с нами и разговаривать не стали, но теперь — другие времена! Запомните это, святой отец!

— О господи! — вскрикивал отец Хоан.

— Хватит ломать комедию! Мы требуем, чтобы отныне с кафедры не произносились слова, подобные сегодняшним!..

И тут Хоана прорвало. Сипящим от злобы и ненависти голосом он крикнул:

— Будьте вы прокляты, отродье дьявола! Застрелить вас надо всех до единого, чтобы духу вашего на земле не осталось!

Епископ от неожиданности даже зажмурил глаза. Отца Хоана трясло, как в ознобе. Люди поняли, что на сей раз разговор окончен, и шумно высыпали на улицу.

После ливня, начавшегося во время молитвы епископа и быстро прекратившегося, в городе повеяло прохладой. Тем временем праздничное веселье разгоралось. Толпы людей заполнили ярко освещенные улицы. В этот вечерний час только в соборе Бай еще сохранялась относительная тишина и не угас религиозный дух. Сотни людей подходили к алтарю, заполняли укромные уголки церкви и истово молились, тихо бормоча каждый свое. Стоя на коленях, они говорили своему богу о горестях и страданиях, рассказывали о неудачах в жизни, о потере близких. Они поверяли ему свои заботы и тревоги. Но разве мы с вами не знаем, что все в руках человека?! Из глубины веков пришло учение Христа — только смирение приносит счастье в этом мире, но, увы, оно всегда влекло за собой одни бедствия…

— Спаси и помилуй нас, боже!

— Пожалей нас, дева Мария!

Такими словами заканчивали многие свои просьбы и жалобы. Только что кончила молиться и плакать супруга Кхоана, просившая святую Марию из Хюэ, свою покровительницу, предстать перед Спасителем и послать ей исцеление — больные глаза у нее с каждым днем видели все хуже и хуже. Несмотря на страстные молитвы, счастье покинуло дом Кхоанов.

И тут же молилась Ай, привычно просила об отпущении ей грехов. Но мысли о Выонге мешали ей сосредоточиться. «Господи, дай покой душе моей. Ну почему я не могу, как старшая сестра, посвятить себя богу, найти в себе силы отказаться от всего мирского?!» Перед нею молились две монахини и, припав лбом к полу, о чем-то плакали. О чем могут плакать женщины, отрекшиеся от этого мира во имя служения господу?!

Ай оглянулась и увидела свою сестру Нян. Ей не было известно, что творится на душе у Нян, как она возмущена поведением верующих, не давших отцу Хоану окончить проповедь. Конечно, во всем виноваты эти безбожники, это они выступают против церкви, и таким верным защитникам церкви и веры, как отец Хоан, надо всегда помогать, выказывать поддержку.

Нян разговаривала с тетушкой Лак.

«Что это торговка все вертится вокруг сестры? — подумала Ай. — Интересно, куда подевались ее драгоценные дочери? Наверно, с дочерьми торговки Тап уже бегают по улицам города в поисках развлечений. Да и Няй там же, наверное, щеголяет в своих нарядах, не удосужившись даже переодеться после церковного праздника…»

Погруженная в свои мысли, Ай не заметила, как Нян покинула храм. Вскоре и Ай оказалась на шумных улицах города. Вовсю шла бойкая торговля снедью и безделушками. В полумраке лица людей, освещенные неярким светом фонарей, казались более оживленными и даже более красивыми, чем обычно. Уставшие за день старики расходились на ночлег, отдавая ночь в распоряжение молодежи. Супруга Кхоана больше не плакала, напротив, на лице ее играла довольная улыбка. Кто-то из знакомых, обманув бдительность сторожей, набрал возле гробницы святого Суана полную бутылку черной воды с тяжелым запахом. Святая вода наверняка вылечит ее глаза, а потом, ведь можно и продавать целебное средство в деревнях, неплохо на этом заработать. Вот потому и улыбалась супруга Кхоана, когда в сопровождении поводыря брела на постоялый двор.

Сестрам Иен и Ти, дочерям торговки Тап, пока было не до развлечений. После мессы они поспешили на окраину города, чтобы на постоялом дворе встретиться с торговкой, которая должна была доставить в Байтюнг кое-какие товары с Юга, в том числе мотки шелковых ниток, ценившихся здесь особенно дорого, так как они шли на починку сетей. Да, пока рыбаки-единоличники продают рыбу в пять раз дороже, чем государство, они будут платить за нитки любые деньги!.. «Только бы наше времечко не кончалось, — думала торговка Тап, — тогда оборотистые люди не пропадут! Шесть килограмм шелковых ниток — это же чистое золото. Из одного мотка можно сделать десяток малых, а продать каждый дороже. Барыш будет не меньше двадцати донгов с килограмма. Всего — сто двадцать донгов! А с деньгами жить везде можно. Дай нам, боже, такие дни почаще!» — мысленно подсчитывала она будущие доходы, всуе поминая имя бога.