Клэр Фуллер - Горький апельсин

– Извините за эту жестяную кружку. У нас маловато стаканов, – произнес Питер, передавая напитки мне и Каре. Из-под расклешенных штанин выглядывали ступни – тоже босые.

Кара расположилась во всю длину подоконника: откинувшись спиной к одной стороне рамы, ногами касаясь другой. Легкая ткань желтого платья задралась, обнажая ее колени, но она не стала ничего поправлять.

– Говорят, нам предстоит жаркий август, – сообщила она. – Я не против.

И чокнулась со мной.

– Очень любезно с вашей стороны, что вы меня пригласили на обед, – проговорила я.

Честно говоря, я надеялась, что это побудит их заметить: мол, пора начинать готовить. Но Кара не пошевелилась, а Питер, прислонившийся к стене возле нас, сделал глоток. Я тоже попробовала – и решила, что это, наверное, мартини, очень крепкий. У себя в лондонском доме мы держала в буфете шерри, и, когда мать уже почти не могла вставать с постели, я иногда прикладывалась к этой бутылочке, чтобы укрепиться духом перед тем, как снова взяться за обязанности сиделки, и после их исполнения – в качестве компенсации или вознаграждения, когда я, выходя из спальни, ретировалась на кухню.

– Надо нам было гораздо раньше заманить вас вниз, – заметил Питер.

– Обожаю солнце, – произнесла Кара. – Когда оно греет кожу.

Вытянув шею, она запрокинула голову. Голос у нее был как у дамы из высшего общества (я решила, что она когда-то закончила английскую школу для девочек), но в нем пробивалось что-то еще. Передо мной была какая-то другая Кара, не та, которую я мысленно соткала из всего, что мельком видела. Та была итальянка, католичка, темпераментная, вечно готовая ввязаться в спор. А эта ленивая, томная женщина явно не беспокоилась о том, что о ней подумают.

– Да, – отозвалась я и сделала еще один маленький глоток, пытаясь придумать какую-нибудь тему для разговора.

Кара начала что-то говорить, когда я произнесла: «Я думала, вы итальянка» – и тут же поняла, что уже сказала ей об этом. Я снова выпила, чтобы спрятать лицо, радуясь, что кружки такие большие.

– Я выросла в Ирландии, – ответила Кара. – В англо-ирландской семье. Питер устроил мне уроки итальянского. Такой красивый язык, правда? Но я в нем не очень-то преуспела. Мне дается только акцент.

– И ругательства, – добавил Питер, подмигивая и доставая из кармана рубашки пачку сигарет. – Но…

– Но у меня не очень получается нормальная беседа, – закончила она за него, улыбаясь.

Питер губами вытащил сигарету, щелкнул серебристой зажигалкой.

– А я ни на каких языках не говорю, – призналась я.

– Как насчет английского? – с улыбкой спросил Питер.

– Ну да. Английский. Конечно. – Я опустила глаза.

Кара вынула сигарету у него изо рта. Он протянул мне пачку, и я покачала головой:

– Нет, спасибо. Я не курю.

– Ужасная привычка, – заметила Кара.

– Я тоже не говорю ни на каких иностранных языках, – объявил Питер, сглаживая мое смущение.

Он зажег еще одну сигарету, для себя, и некоторое время оба молча курили. Казалось, эта тишина их совсем не беспокоит.

– А вы здесь давно? Я имею в виду – в Англии? – спросила я.

– Только что приехали, – ответила Кара. – Мы четыре с половиной года провели в Шотландии.

– В Шотландии? – переспросила я в то же время, как Питер начал:

– Ну, это было уже после того, как…

– Да, в Шотландии, – сказала Кара.

– Замечательно, – отозвалась я. – Простите. После того, как?..

Мне хотелось выйти из комнаты, снова постучаться и начать все сызнова.

– Ну, вы знаете… – протянул он.

Я не знала. Я вообще потеряла нить беседы.

Питер, все так же прислоняясь к стене, с сигаретой в углу рта, сощурившись от дыма, запустил пальцы Каре в волосы, поближе к коже, и стал вытягивать одну прядь за другой, а она смотрела в окно. Казалось, они так любят друг друга. Я старалась как-то осмыслить увиденное утром в церкви, крики, которые доносились из этих комнат, всхлипы Кары в ванной, которые я подсмотрела через глазок, и предупреждение Виктора. Но все эти впечатления подавляла реальность перед моими глазами.

– И вот мы здесь, в Линтонсе, – объявила Кара. – Сидим на подоконнике, знакомимся с новой соседкой.

Она закинула руку к затылку, Питер взял ее, сжал, выпустил.

– И вы тоже, – добавила Кара.

– Я тоже? – переспросила я.

– И вы тоже здесь – приехали изучать сады. – Она изогнулась, чтобы посмотреть на Питера, который уже отделился от стены и теперь шел через комнату в кухонный уголок. – Ты ведь мне сам об этом рассказал, Питер?

– Извините, да. – Мой собственный голос мешал мне, точно эхо в телефонной линии. – Я пишу отчет о причудливых постройках и другой садовой архитектуре. Для мистера Либермана.

– Отчет? – Питер потушил наполовину выкуренную сигарету в тарелке, оставленной на столе, и достал из холодильника обшарпанную кастрюлю. – Черт возьми, а я-то собирался просто набросать на клочке бумаги несколько абзацев насчет этого дома. Смотрите не переплюньте меня. – Он указал на меня пальцем и наполнил свою жестяную кружку из кастрюли.

– Господи, да я и не захотела бы, – отозвалась я. – То есть…

Я поерзала на подоконнике, и жесткое белье скрипнуло. Громкий неловкий звук, который никто из нас не стал комментировать.

– Фрэнсис, – проговорила Кара, – он вас дразнит. – Засмеявшись, она поменяла положение ног, и я уловила проблеск снежно-белого бедра. – Питер над всем издевается. Вам придется к этому привыкнуть.

Я тут же поняла тайный смысл ее слов: она уже решила, что мы будем чаще видеться, они уже планируют еще раз пригласить меня в эти комнаты. Может, мы даже подружимся. Может, это так и делается.

Питер вернулся к окну, держа в одной руке кастрюлю, а в другой – свою кружку.

– Верно я говорю? Вечно дразнишься, – повторила она, улыбаясь ему, задрав подбородок.

Он изогнулся в поясе, расставив руки, точно актер, вышедший на поклоны. Держа кружку и кастрюлю в горизонтальном положении, он поцеловал ее в губы – долгим, глубоким поцелуем. Меня зачаровывало зрелище этой пары. Когда они оторвались друг от друга, глаза Кары оставались закрыты, словно она хотела, чтобы поцелуй продолжался, но Питер выпрямился, и я поймала его взгляд, прежде чем опустила глаза на свою кружку, удивляясь, что она пуста. Мне показалось, что он посмотрел на меня, как мужчина смотрит на женщину, не так, как смотрят на дочь, или студентку, или обладательницу читательского билета, или сочинительницу мало кому известных исторических статеек. И мне это понравилось.

– Еще мартини, Фрэнсис? – Питер приподнял кастрюлю и налил мне в кружку немного жидкости. – До завтра не достоит – мартини очень быстро портится.

– Правда?

Питер подмигнул, и Кара сделала большие глаза. Ей он тоже щедро плеснул мартини.