Клэр Фуллер - Горький апельсин

Я сидела на стене, окружавшей террасу, и зарисовывала восемь арочных окон строения, дорические колонны, двойные стеклянные двери. Мне следовало бы все это обмерить, записать количество разбитых стекол, отметить, какие секции безнадежно проржавели и нуждаются в замене: в общем, сделать архитектурный чертеж, а не какой-то эскиз, пытающийся уловить дух этого сооружения, его свет и тени, его историю. Но я уже перестала всерьез заниматься отчетом для мистера Либермана. Я больше не беспокоилась об этой работе и вообще почти не думала о ней. Иногда я для собственного удовольствия делала набросок какого-нибудь строения, но праздность Кары и Питера заразила меня, и обычно я не давала себе труда выполнять даже такие несложные действия.

– Питер заснул, – сообщила Кара, подходя ко мне сзади. – Ты знала, что он спит с ключами от дома под подушкой? Видимо, боится, как бы я не сбежала.

Я промолчала о том, что мы в саду, все двери наружу отперты и ничто не мешает ей укатить на велосипеде по аллее. Было три часа дня.

– Но смотри-ка! – Она вынула связку ключей из-за спины и позвенела ими. – Я двигалась очень-очень тихо. Я их вытаскивала по чуть-чуть, и мне удалось его не разбудить.

Она села рядом со мной на стену, свесив ноги, как и я, и посмотрела через мою руку на то, что я рисую.

– Как красиво, – заметила она.

Я отодвинула от себя альбомчик и перевела взгляд с него на оранжерею и обратно:

– Думаю, неплохо вышло.

Она предложила мне сигарету. Мои почему-то всегда мялись, и мы над этим неизменно посмеивались.

– Питер подумывает купить фотоаппарат, чтобы ему не нужно было делать никаких чертежей. Но эти штуки дорогие. – Она потерла пальцами, намекая на деньги.

– И потом, надо же будет проявлять пленку, – добавила я.

Мы слегка отклонились назад, задрав лица к солнцу, и сидели так, попыхивая сигаретами.

– Он вечно переживает насчет денег, – произнесла она. – Сколько стоит это, сколько стоит то. – При словах «это» и «то» она взмахивала сигаретой в воздухе. – Вечно жалуется, сколько ему приходится работать, а денег у нас все равно нет. Уверяет, что я их все трачу на еду. Но мои обеды ему нравятся.

Видимо, она забыла, что уже говорила мне это.

– Вот мы и торчим в Линтонсе, вместо того чтобы поселиться в городе – в том же «Хэрроу». Или снять какой-нибудь милый коттеджик. – Она сделала глубокую затяжку, словно готовясь к очередному спору. А ведь совсем недавно, когда мы стояли на верхнем конце луга, она утверждала, что не хочет отсюда никогда уезжать. – Но я знаю, на что он тратит свои деньги. На жену!

Последнее слово она произнесла с презрительной усмешкой – и ударила голыми пятками в кирпичи ограждения.

– Я уверена, что на тебя он тратит столько, сколько может.

Она не ответила: вряд ли мои слова произвели на нее особенно сильное впечатление. Помолчав, она сказала:

– Я беспокоюсь, Фрэн, как бы Питер не вернулся обратно.

– Обратно? Куда?

– К ней, к Мэллори. В один прекрасный день он очнется и поймет, что она способна дать ему то, чего я не могу.

– Я уверена, что этого не будет.

– Думаешь, он меня любит? Как по-твоему, он готов ради меня на все?

Я чуть-чуть помолчала, какое-то мгновение, и подавила в себе желание обернуться и посмотреть вверх, на окно их спальни.

– Конечно готов, – ответила я. – И он конечно тебя любит.

– Да, – отозвалась она. – Думаю, любит. Когда-нибудь мы поженимся, и у меня будет еще один ребенок. Даже два! Три!

Она рассмеялась. Перед нами поблескивал на солнце парк. Коровы снова паслись под кедром.

– Вам с Питером, наверное, нелегко было отдавать ребенка в приемную семью, – заметила я, пытаясь выудить из нее побольше. – Кто это был – мальчик или девочка?

Она сощурилась.

– Если ты не хочешь об этом говорить, ничего страшного, я все понимаю, – забормотала я, вцепившись в край стены руками и готовясь встретить вспышку гнева.

– Нет, я тебе расскажу, – заявила она. – Если ты правда хочешь знать. – И она швырнула окурок вниз, в сад. – Не помню, что я тебе в прошлый раз успела рассказать. Докуда я дошла?

– Вы с Питером поссорились в его зеленой машинке, и ты убежала, а он тебя нашел и привез обратно в Килласпи. – Я по-прежнему оставалась слишком стеснительной, поэтому ничего не сказала про раздевание.

– Ты очень внимательно слушала, – улыбнулась она. И продолжила свою историю: – Кажется, вскоре после того, как Питер уехал в тот раз, то есть уже во второй раз, я два-три дня провела в постели: мне нездоровилось. Пришло и прошло Рождество. Изабель никогда не любила сидеть с больными, так что она позволила Дермоду взять на себя все заботы обо мне, она всегда так поступала. Думаю, в ее детстве у них имелась в семье специальная детская горничная или нянька – еще прежде того, как детей отдавали гувернантке. Я ее не виню: так уж она воспитывалась. Дермод принес мне стакан севен-апа: мы его всегда пили, когда болели. Сначала он его разогревал, чтобы вышли пузырьки, а потом нес мне наверх вместе с вареным яйцом или тостом. Но я не могла ничего есть. Он спросил, явились ли ко мне гости, и я думала, что он имеет в виду – Питер внизу, и чуть не выскочила из постели, хотя чувствовала, что меня вот-вот стошнит. Думаю, у меня был жуткий вид. Но тут я поняла, что он имел в виду месячные, и тут поняла, что их не было, хотя, безусловно, их обычное время уже прошло. Изабель тоже догадалась, в чем дело: за завтраком она увидела, какое у меня изможденное лицо, к тому же я хотела только спать и больше ничего. Мы толком не разговаривали. Она просто поджала губы и предложила устроить свадьбу месяца на два пораньше. Что я могла поделать? Я и с этим планом согласилась.

Но я не могла с ней это обсуждать, так что отправилась к отцу Крегу, но у него не нашлось для меня ответов. Он сказал: то, что я предполагаю, кощунственно. Ну и велел мне, как всегда, несколько раз прочесть «Аве Марию». Когда мне стало получше, я опять начала работать у мисс Лэндерс, писала за нее письма, читала ей вслух журнал, а потом шла домой, сразу поднималась к себе и плакала. Я подумывала тогда покончить со всем, но не могла так поступить с ребенком. Конечно, я думала и о том, чтобы убежать, но в итоге решила, что мне остается только выйти за Падди.

Однажды, уже в январе, в середине дня, возле коттеджа мисс Лэндерс меня подкараулил Питер на своей машине. Сказал, что попросил Мэллори дать ему развод. Я ответила, что он опоздал и что я выхожу замуж за Падди. Он уговаривал меня сесть к нему, чтобы мы спокойно все обсудили или чтобы он хотя бы просто отвез меня домой, но я не соглашалась. Так он и тянулся за мной всю дорогу до Килласпи, словно его машина – катафалк, а я – похоронный агент.

Там он прошел в дом, я не могла его остановить. Изабель к тому времени уже отчаялась от него хоть чего-нибудь добиться, но держалась с ним любезно: спросила, не желает ли он чаю, и позвала Дермода. Потом мы втроем сидели в гостиной и вели вежливую беседу. В жизни не чувствовала себя такой несчастной. Изабель мимоходом сообщила ему, что мою свадьбу решили устроить пораньше. Она ворчала насчет расходов: почему, мол, семья невесты должна за все платить. Питер сначала не понял, почему мы торопимся со свадьбой, а у Изабель хватило вежливости не объяснять, но он все время поглядывал на мой живот, пока я наконец не призналась, что беременна, и Изабель выпрямилась в кресле, словно не догадывалась, а Питер пришел в ярость. «Ты его любишь?» – спросил он про Падди. Я не хотела это обсуждать, мне казалось, что такой разговор ни к чему не приведет. Я уже несколько недель обдумывала, что в этой ситуации можно сделать, и мне казалось, что путь у меня только один. И тут все было не так просто, все совсем не сводилось к ответу, люблю ли я Падди или нет. Но Питер принял мое молчание за отрицательный ответ, протянул ко мне руку и сказал: «Что ж, тогда поедем со мной».