Энн Пэтчетт - Предчувствие чуда

– Вы когда-нибудь уходили с ними? – поинтересовалась Марина.

Доктор Свенсон трудилась над сложным уравнением, но, похоже, ей не составляло труда вести беседу, строча цифры в блокноте. Лаборатория располагала компьютерами, но из-за непредсказуемости электричества и чудовищной влажности, которая время от времени охватывала генераторы, подобно лихорадке, ученые предпочитали делать все важные подсчеты на бумаге – вот и пригодилась школьная математика.

– Сейчас с ними никто не ходит. Раньше лакаши приглашали только доктора Раппа, а мы просто увязывались следом. Когда он прекратил сюда ездить, они стали просто уходить посреди ночи, когда мы спали. Удивительные люди, я больше нигде таких не видела. Вот они шумят, как стадо буйволов, а вот уже пробираются по сухой листве без единого шороха. Они могут всем племенем выбраться из деревни так, что и сучок не треснет.

Марина еще немного подождала ответа на свой вопрос, но доктор Свенсон снова углубилась в расчеты. Ей пришло в голову, что вот из-за таких бесед Бовендеры и старались оградить доктора Свенсон от общества. Общественная жизнь, по сути, не что иное, как длинная, скучная светская беседа за столом, когда каждый вынужден поддерживать разговор с соседом по правую и левую руку.

– Но вы-то ходили?

Доктор Свенсон на миг подняла голову, словно удивляясь, что Марина еще здесь.

– Конечно, ходила, когда была моложе. Тогда это казалось увлекательным, словно мы открыли нечто сокровенное, проливающее свет на самую суть лакаши. Это было очень важно для доктора Раппа, для всей микологии. Я вспоминаю сейчас тех студентов, парней с Парк-авеню, и Гайд-парка, и Бэк-Бей – из тех, что летом ездят в Хэмптонс лопать мороженое. Теперь они шли в джунгли, готовые проглотить любую дрянь, что им дадут. Когда они открывали рот и закрывали глаза, можно было подумать, что лакаши их причащают. Вообще-то, этот ритуал мог бы стать потрясающей темой для междисциплинарных исследований – тут вам и биология, и антропология, и религиоведение. Например, мне, студентке с медицинским профилем, было интересно наблюдать, сколько человеческий организм может продержаться при крайне замедленном сердцебиении. У большинства участников пульс не превышал двадцати четырех ударов в минуту. Как-то я захватила с собой тонометр и каждые двадцать минут измеряла давление у лакаши и студентов, пока они были без сознания. Измеряла в течение пяти часов. Диастолическое давление у них было не намного выше, чем у трупа. Я производила замеры просто из любопытства, но если бы удалось собрать контрольную группу из преданных науке людей, то в итоге получилось бы ценное исследование.

– А вы тоже… – Марина замялась, не зная, как сформулировать вопрос.

– Конечно, я тоже, но микология меня никогда не увлекала. Мне было интереснее фиксировать свои наблюдения за участниками. А уж ботаники пускай сами описывают свои «улеты». В этом отношении я здорово помогала доктору Раппу. До меня у него не было аспирантов, готовых воздержаться от эксперимента. Воздержаться мне было несложно, я была рада служить науке. Больше всего мешали сами лакаши. Когда женщины поняли, что я больше не собираюсь участвовать в улете, стали складывать возле меня всех детей. Я быстро пресекла это дело.

– Дети тоже участвовали?

– Вероятно, это противоречит вашим представлениям о родительском долге. Вы бы предпочли, чтобы я остановила тех неразумных матерей, наставила их на путь истинный. Увы, я не была с вами знакома в те годы.

– Нет-нет, я не об этом. Дети меня не особо волнуют, – ответила Марина – и не покривила душой.

Она уже убедилась, что дети у лакаши просто железные. Они совали в рот все ягоды, какие попадались им на глаза, падали с деревьев, плавали рядом с пираньями, их кусали ядовитые пауки – и хоть бы что! Регулярное потребление галлюциногенов вряд ли могло серьезно навредить здоровью юных индейцев.

– Но когда вы «улетали», вам нравилось это состояние? – Марина посвятила всю юность учебе и верила всему, что ей рассказывали о вреде наркотиков, а ее научный кумир проводила выходные на Амазонке и ела грибы. Надо же было хотя бы со слов старшей коллеги выяснить, вправду ли это такой кайф?

Доктор Свенсон сняла очки и потерла кончиками пальцев переносицу.

– Я все еще надеюсь, доктор Сингх, что вы, как личность, значительнее, чем кажетесь. Вы мне почти нравитесь, но вы зациклены на самых приземленных вопросах. Да, конечно, нам было интересно участвовать в ритуале. Для этого мы и приезжали сюда. Поначалу было страшновато – со всеми этими воплями и дымом. Вы получили некоторое представление об этом, когда приплыли сюда ночью. Только во время ритуала участники стоят в густой толпе, в огромной запертой хижине. Конечно, узреть бога интересно. Я серьезно сомневаюсь, что любая из наших западных религий способна показать его мне, лично мне. Помнится, доктор Рапп после такого опыта ходил ошеломленный несколько дней – он увидел что-то гигантское и лиловое и продолжил участвовать в ритуале, чтобы увидеть его вновь. Мы все участвовали снова и снова. Но, честно говоря, я терпеть не могу, когда меня тошнит, а рвота – причем сильная рвота – является неотъемлемой частью программы. Организм не способен переработать такое количество яда без… – Доктор Свенсон закрыла глаза, словно вспоминая те впечатления, и сидела так очень долго.

– Доктор Свенсон?

Она подняла руку и еле заметно покачала головой, пресекая дальнейшие расспросы. Потом побледнела, встала и быстро вышла за дверь. Ее стошнило на ступеньки.

«Дорогой Джим.

Здесь и вправду ни у кого нет телефонов. Подозреваю, что виной этому высокая влажность – враг всякой техники. Мне сказали, что в деревне, расположенной к западу от Манауса, в нескольких часах плавания по реке (хотя все равно слишком далеко от нас), есть интернет, но работает он, только когда в течение двух недель нет дождя, то есть фактически никогда. Второй телефон, который ты мне прислал, пропал сразу после моего прибытия к лакаши вместе с моей второй сумкой. Я плохой сторож своим вещам. Я так долго не давала о себе знать, что ты, боюсь, уже решил, будто я умерла. Надеюсь, почта сработает исправно, и ты быстро получишь мое письмо. Я живу здесь неделю, но это первая возможность его отправить. Доктор Нкомо сказал, что Андерс просто стоял на берегу с письмом в руке и высматривал проплывавшие мимо каноэ. Главное – не волнуйся за меня. Жить с лакаши оказалось приятнее, чем я ожидала. Мне дали небольшую работу в лаборатории, и надеюсь, со временем я сумею разобраться в реальном положении дел. Все относятся ко мне по-дружески, но никто не спешит посвятить меня в свою сферу исследований. Случаи беременности здесь просто невероятные, скажу я тебе! Возраст старших женщин трудно определить точно (доктор Свенсон начала записывать возраст детей пятнадцать лет назад), но некоторые беременные выглядят явно далеко за шестьдесят. Чем больше я смотрю на них, тем больше понимаю, почему для тебя так важен этот препарат, пусть даже не известно, сколько еще времени уйдет на создание первых таблеток для людей».