Энн Пэтчетт - Предчувствие чуда

– Точно сказать нельзя, – осторожно возразила Нэнси. – Но это единственное логичное объяснение. Жинта его бы не бросили.

– Никто не пытался забрать его назад? Может, им нужен этот мальчик? – Марина взглянула на Пасху – тот даже не удостоил взглядом приток. Беноит показывал ему картинку. Пасха держал штурвал одной рукой.

– Племена похожи на страны, – сказал Ален Сатурн. – У каждого свой национальный характер. Такие, как жинта, – канадцы. Другие, наподобие хуммокка, больше похожи на северокорейцев. У нас нет прямого контакта с ними, поэтому мало информации, а та, которой мы располагаем, заставляет держаться от них подальше.

– Доктор Свенсон их видела, – заметила Марина. – Она рассказывала о них, когда мы плыли из Манауса.

– И это все, что она имеет сказать о хуммока, – проговорил Ален. – Что она видела их и что они ее напугали. Им удалось напугать Аннику, и этого мне более чем достаточно.

– Они каннибалы, – добавила Нэнси.

– Они когда-то были каннибалами, – поправил Ален. – Вернее, они съедали во время ритуалов немного человечины, но регулярно ею не питались. За последние пятьдесят лет об этом не было сообщений.

Они уже миновали прореху в джунглях. Марина оглянулась – и не смогла ее разглядеть.

– Говорите, нет сообщений за последние пятьдесят лет? Но насколько я поняла, регулярных наблюдений за обычаями этого племени никто не ведет.

– Они метали в торговцев отравленные дротики, – сказала Нэнси. – Но не попадали. Либо они не умеют целиться, либо просто отпугивали чужаков. Если Пасха и принадлежал когда-то к племени хуммокка, никто не собирается отправлять его туда.

Торговый пост напомнил Марине скорее Флориду, чем Канаду. Из экоотеля приплыли с гидом около дюжины туристов. Дети жинта, в юбках из травы и с пучками травы на запястьях, крутили худенькими бедрами под гулкий ритм барабанов. В барабаны били толстые, голые по пояс мужчины – вероятно, отцы танцоров. Их носы и щеки были покрыты полосами, казалось нарисованными красной губной помадой. Барабанщики мотали головами из стороны в сторону, словно доморощенные рокеры. Играли они хорошо, но дети танцевали лучше. Их было около двадцати – от малышей до подростков чуть старше Пасхи. Они выделывали ногами замысловатые па, прыгали на одной ноге по большому кругу, издавая воинственные крики. Восхищенные туристы фотографировали индейцев на телефоны. Девочка лет десяти-двенадцати с красным цветком гибискуса за ухом вышла вперед и исполнила сольный танец с боа констриктором. Змея так элегантно свисала с рук юной исполнительницы и так красиво покачивалась в такт ее движениям, что невозможно было не вспомнить, откуда берет свое название шарф боа. Матери танцоров быстро расстелили на земле платки и разложили на продажу маленькие духовые трубки, крошечных белых цапель из дерева и браслеты из красных семян. Белые женщины, дорвавшись до шопинга, тут же принялись торговаться, пытаясь купить браслет и бусы по цене одного браслета. Одна туристка вручила мужу фотоаппарат и встала около Марины:

– Сними меня с ней. Какая здоровенная, вдвое выше остальных.

Марина, в платье лакаши, обняла туристку за талию так, чтобы на снимке получился и ее собственный красный браслет.

Пасха подошел к высокому барабану и приложил ладони к его бокам. Вскоре он уловил ритм ударов и стал ритмично качать головой. Вышел мальчик с трехпалым ленивцем и повесил его на шею туристке; животное сонно повернуло голову и, казалось, улыбнулось. Ленивец быстро затмил Марину. Потом толстуха в грязной майке и обрезанных джинсах притащила огромную, отчаянно вырывающуюся капибару. Она держала ее словно ребенка, животом кверху, вероятно рассчитывая, что огромный грызун тоже понравится приезжим. Но капибара в конце концов укусила хозяйку и, визжа от страха, бросилась в кусты. Тут из хижины вышли два совсем пожилых туземца в огромных головных уборах из перьев, потрясая «посохами дождя». Танцующие дети выстроились за ними в цепочку. Старший из жинта, совсем беззубый, остановился перед Мариной, взял за руку и осторожно потянул к себе.

– Вы должны танцевать, – сказала Нэнси.

– Я не умею, – растерялась Марина.

– Похоже, выбора у вас нет.

Марина поглядела на толпу, на индейцев. У всех на лицах было написано одно: выбора нет. И она взяла руку старейшины, которую он держал теперь над головой, на уровне Марининой щеки, и, подпрыгивая, медленно двинулась с ним по кругу. Мужчины били в барабаны, туристы щелкали телефонами, дети шли следом с танцами, змеей и ленивцем. Марина плясала с темнокожими, а белокожие на них смотрели. Меньше всего на свете ей хотелось развлекать туристов. Кто-то из детей протянул ей ленивца. Марина взяла его, повесила на шею и продолжила танец, ощущая кожей мягкую, теплую шерстку. Будь у нее выбор, она лежала бы сейчас под москитной сеткой на веранде возле кладовой, читая «Крошку Доррит». Но танцевать с туземцами все же было не так мерзко, не так оскорбительно, как просто стоять и таращиться на них.

Доллары сложили в плетеную корзину – подношение богам. Письма отдали гиду. Тот сказал, что на следующий день будет в Манаусе и сам их отправит, а Беноиту настоятельно посоветовал не останавливаться на португальском – это лишь основа, – а учить английский и немецкий. И испанский.

Всю обратную дорогу Марина и Сатурны занимались с Беноитом. Они разглядывали птиц и обезьян, которых он показывал, а когда парень находил в книге соответствующую иллюстрацию, учили правильно произносить по-английски названия вроде «пестроклювая селенидера». Ален объяснял Беноиту, как пользоваться биноклем. Вероятно, туристы заразили ученых: теперь они тоже вели себя как туристы. С любопытством смотрели на воду, листву, небо и почти не глядели друг на друга. Вдоволь наговорились о птицах, заметили на глубине речных дельфинов. Путь они выбрали кружной – Беноит показывал Пасхе на крошечные притоки, и мальчишка, торопиться которому было совершенно некуда, охотно поворачивал лодку. За день Марина и Сатурны успели изрядно наволноваться и теперь ощущали удивительный покой, хотя возможно, то было лишь переутомление. На обратном пути им не встретилась ни одна живая душа; казалось, огромный безмолвный мир принадлежал только им. По левому борту на воде качались какие-то хрусткие растения, похожие на салат латук. Беноит похлопал Пасху по руке, и тот взял курс на плавучую лужайку.

К птичьему гаму добавилось тихое потрескивание, словно лодка плыла по декабрьскому пруду, прихваченному первым тоненьким ледком. Свесившись за борт, Марина смотрела, как листья сминаются под понтонами – и тут же расправляются, целые и невредимые. От проплывшей лодки не оставалось и следа. «Мы здесь были, – подумала Марина, – а будто и не были». Такой яркой, такой свежей зелени ей еще не доводилось видеть в джунглях. По нежной лужайке уверенно бродили длиннопалые птицы. Может, эти листья выдержат и женщину-фармаколога? Вот только глубоко ли здесь, один фут или все двадцать? Беноит снова похлопал Пасху по плечу и поднял руку. Когда тот остановил лодку, парень лег на живот и свесил голову за борт. Он что-то увидел. Подошли Сатурны и тоже наклонились. Подошла и Марина.