Елена Королевская - Две капли голубой крови!

Из-за давления матери или сами по себе, но в итоге, прожив около трех лет, мы «разбежались». Ушла я. Вернулась я, конечно же, по месту прописки, к своей маме, потому что зарабатывала я тогда «копейки». Да и кто сдаст жилплощадь сопливой «одиночке» с маленьким ребенком?

Как я писала выше, постепенно я научилась говорить маме «нет». Дома начались ежедневные скандалы. Мама стала недовольна всем. Она потеряла над нами абсолютную власть, как только мы с сестрой повыходили замуж. В этот кошмарный период моей жизни, наполненный унынием и безысходностью, я часто молча соглашалась со всеми обвинениями в свой адрес, лишь бы лишний раз не травмировать трехлетнюю дочку. Я бралась за любую работу и подработку и придя уставшая с работы, я мечтала об одном, только бы немного тишины… Но мой усталый вид и просьбы редко останавливали маму, и я вместе с ребенком выслушивала рассказ о том, как тяжело я ей досталась и сколько сил на меня угроблено, а вот тогда-то я ей так-то сказала, то-то плохо сделала, так-то на нее посмотрела и даже то-то о ней подумала. Каждый раз, как под копирку, вспоминались все мало-мальски значимые в глазах мамы обиды, когда-либо ей мною, якобы нанесенные.

На мою голову сыпались угрозы:

— Подожди, твоя дочка повзрослеет и покажет тебе!

Я делала попытку молча уйти в комнату, она шла за мной, я в ванную — мама за мной, и пока не добьется от меня реакции, остановиться не может. Очень часто моя маленькая дочь — дошколенок, призывалась в арбитры этих скандалов. Моя мама любила поинтересоваться у испуганной внучки:

— С кем ты, Катенька, согласна? Со мной — любящей тебя бабушкой или с этой «гадиной» — твоей матерью?

Дочке моей досталось особенно, потому что горячо любимый дочерью отец, по словам моей мамы, был исключительно «козлом» и «уродом», а я через день называлась то «гадиной», то «овцой». И ребенку нужно было как-то во всем этом хаосе выживать и со всеми сохранять хорошие отношения.

Несмотря на протесты бабушки — моей мамы, я разрешала дочери видеться с отцом в любое время. Устраивала совместные походы в цирк, театр, чтобы ребенок знал, что отец ее любит. Алименты муж платить отказался, пригрозив, что оторвет голову, если я подам исковое заявление о взыскании. И я не подавала.

Мы с мамой жили в одной квартире, и часто ссорились, а во время ссор она мне принципиально не помогала ухаживать за ребенком.

— Сама нарожала, сама и выкручивайся, — кричала она. — Я вас двоих вырастила… и ничего!

С работы я приходила поздно, и дочка, почти всегда, в садике оставалась последняя, а то и у воспитательницы дома. Но мама дочку не забирала, хотя часто в это время находилась дома. Как-то я заболела. Температура поднялась до тридцати девяти и девять, на улице — зима, мама знала, что я больна. Чтоб не заразить ребенка, я повела ее в сад, мама помощь не предложила, мы же были в ссоре, я помощь не попросила по той же причине. Как я дошла и как вернулась, до сих пор не пойму, чувствовала я себя как «в космосе». Так мы и жили с мамой, вместе и врозь одновременно.

В двадцать четыре года меня, как трудолюбивого грамотного сотрудника, мой начальник, переходя в крупнейшую коммерческую структуру, позвал с собой. Причиной этому, как я думаю, послужило то, что многие из его обязанностей на самом деле выполняла я, а он тем временем успевал подрабатывать на стороне. Конечно, он не хотел отказываться от такого удобства, везде нужны рабочие лошадки и тем самым мне повезло, стартовала моя карьера. Уже в двадцать шесть лет, получив льготный заем, за профессиональные заслуги перед организацией в которой я работала, я купила себе однокомнатную квартиру. Сестра к тому времени тоже жила отдельно, она вышла замуж. Наконец, мы разъехались. В этот год, я почувствовала, что живу, а не существую от скандала к скандалу.

Я стала нанимать дочке нянь. Няня гуляла с ребенком, кормила его приготовленной едой или разогревала полуфабрикаты, делала уроки и следила, чтобы ребенок был ухожен, наглажен, со всеми пуговицами, без пятен и тому подобное.

Однажды мама сказала:

— Как ты платишь такие деньги посторонним людям, а я горбачусь на дядю? Плати мне, и я буду сидеть с внучкой.

Пришлось согласиться, мама все-таки. И вот мама оставила очередную работу и за оговоренную сумму, которая должна была быть не меньше, чем бы она получала, работая в магазине, стала приходить ко мне. Но она же не няня и не домработница! Она любит покушать и будет кушать то, что она любит. Она не обязана пришивать оторвавшиеся пуговицы или гладить белье, на это у ребенка есть мать. И, как выяснилось, она мало что смыслит в уроках.

— Ничего страшного! — привожу слова моей мамы. — Внучка захочет, сама все сделает. Вот я над вами не сидела, вы все у меня сами делали, — гордо заявляла она.

Так прошел учебный год. Я, конечно, попыталась с ней поговорить, объяснить, что мне нужен профессионал, с которого я смогу спросить. Обиде не было конца. Мама ушла, хлопнув дверью, страшно крича и проклиная нас с дочерью. Но я стала взрослая, руководила коллективом, и меня уже не так сильно, как раньше, расстраивала реакция мамы. В итоге между нами был побит рекорд по длительности ссоры — полгода «молчанки». Мы не общались. При виде меня или даже внучки она переходила на другую сторону.

С тех пор, на истерики и обвинения матери в свой адрес я стала реагировать не заискивающими извинениями, а более-менее спокойно, как взрослый человек, давая ей и себе право оставаться при своем мнении.

Я предлагала:

— Хорошо, мама, давай договоримся, что ты по-своему права. Но прошу, давай не будем из-за этого спорить, а тем более ругаться, пускай у тебя будет свое мнение, а у меня свое, договорились?

Я считала, что подобная договоренность никак не должна влиять на родственные отношения между нами, а уж тем более на отношения между маленьким ребенком — моей дочерью и ее бабушкой, но мама думала иначе.

И теперь скандалы всегда заканчивались не только проклятиями, но и «отлучением от материнского дома» со сдачей ключей. Длилось это состояние «холодной войны» обычно не больше трех-четырех дней с таким же перерывом на хрупкий мир.

Из-за ссор с мамой нас с сестрой постоянно преследовало чувство вины. Ведь ссоры не заканчивались для нас простой остановкой маминого крика, а мы тратили на них огромную часть нашей жизни. Мы бесконечно обсуждали, кто прав, кто виноват, кто, что, как и кому сказал, проводили анализы ситуаций, обвиняя порой друг друга и пытаясь найти корень зла.

— Ведь у мамы, кроме нас, никого нет, — переживали мы, — и вырастила она нас одна.

После ссоры, дав себе в очередной раз зарок, что все, с меня хватит, день продержишься, не общаешься, ну другой, а потом, как обычно, все равно сдаешься, ведь мы переживали за нее.