Миа Канкимяки - Женщины, о которых думаю ночами

Однажды она послала доктору Гюнтеру сорванную на берегу реки Огуэ лилию (она до сих пор хранится в Лондонском естественно-историческом музее).

Вечером на сон грядущий она читала потрепанную книжку Горация. Порой уснуть не получалось из-за терзающих насекомых, и в одну из бессонных ночей она отправилась в одиночку на лодке к небольшому острову на реке, разделась и выкупалась под звездным небом. («Вытереться насухо широким поясом – нелегкое, но вполне возможное дело. Главное – сосредоточиться».)

На реках она встречалась с нагими туземцами в каноэ, ночевала в их деревнях. Иногда она устраивала клинику: лечила болезни, воспаления и выводила паразитов. Мэри стала хорошо разбираться в тропических болезнях, научилась местным способам лечения. Так, черви филярии проникали в тело через белок глаза, поселялись в ногах и могли вырасти до метровой длины. Их вытягивали через разрез на ступне в течение нескольких дней, понемногу накручивая на бамбуковую палочку. (Мэри советовала не брать с собой на каноэ страдающего этим заболеванием носильщика, потому что ежеутренняя процедура по вытягиванию червей занимала понапрасну слишком много времени.)

С собой Мэри везла сундук со сменными вещами, которые нередко выручали ее как дополнительный источник валюты. Она продавала местному населению носовые платки, крючки для ловли рыбы и табак или обменивала их на каучук, слоновую кость, пищу, ночлег, услуги носильщиков или неизвестные виды рыб. У жены одного вождя она выменяла на красную шелковую ленту ожерелье из слоновьей щетины. После того как предметы на обмен закончились, она начала менять и свои вещи, к примеру носки и зубные щетки. «Дюжина белых блузок ушла хорошо, хотя они и не очень хорошо сидели на новом владельце, потому что на нем ничего другого и не было, кроме красной краски и пучка кисточек леопардовых хвостов». Случалось, что, повстречав новое племя, Мэри обманывала их, говоря, что представляет торговую компанию Hatton&Cooks, потому что «все проще, если ты входишь в состав чего-то».

Выяснилось, что некоторые из носильщиков Мэри оказывались в бегах: кого-то разыскивали из-за долгов, кто-то увел женщину, один совершил убийство, у другого отец наделал ошибок; во многих деревнях Мэри приходилось выступать их защитником. «Мне приходилось выстаивать час за часом, будучи смертельно уставшей после дневного перехода. Насквозь промокшая, окруженная тучей москитов и песчаных мух, я пыталась защитить их от смерти». Несмотря на все это, носильщики представляли для нее забавный объект для наблюдений в экспедиции. Любимым проводником стал Обанджо; его Мэри охарактеризовала так: «Я знала, что, если мы окажемся вдвоем в самой глухой чаще, один из нас точно выберется живым…»

Однажды Мэри решила посетить район проживания племени фанг, печально известного своим каннибализмом. Поскольку миссионеры и коммерсанты соваться туда опасались, на карте место было обозначено белым пятном. Когда караван отправился в путь, Мэри сделала дневниковую запись: «Волосы встают дыбом, когда я думаю обо всем, рассказанном мне о фангах… Отчего же я ослушалась приказа мистера Хадсона не путешествовать столь безответственно?!» Фанги приняли ее сурово: мужчины стояли с ножами на изготовку, дети в ужасе скрылись, увидев одетую в черное белую женщину. Ситуация разрешилась, когда один из сопровождающих Мэри узнал одного из фангов. Мэри заметила, что в деревне невероятная грязь: повсюду валяются остатки съеденного на позапрошлой неделе крокодила, рыбьи внутренности и зловонные куски бегемота. Тем не менее ей предоставили лучшую хижину, а одна добродушная женщина угостила раздробленной улиткой. Мэри провела бессонную ночь, воюя с москитами и блохами, в какой-то момент она решила прогуляться к реке, чтобы уснуть, но чуть было не стала жертвой бегемотов.

Между Мэри и народом фанг возникла, если так можно выразиться, уважительная дружба, она даже нанимала их в качестве проводников, хотя и не всегда поспевала за ними – настолько трудно ей было идти по джунглям. К счастью, они делали каждые два часа остановку, чтобы поесть мяса и выкурить трубочку, чего Мэри хватало, чтобы нагнать их. «Мы съедали змею на обед, в смысле, фанги и я, – сделала она запись в дневнике. – Остальные опасались прикоснуться к пище, хотя если змею хорошо приготовить, то это один из лучших из доступных здесь деликатесов». Каннибализм фангов Мэри не считала опасностью для белого путешественника, хотя порой ей было непросто «защищать моих черных спутников от опасности быть съеденными».

Однажды на ночлеге в деревне фангов Мэри никак не удавалось уснуть – настолько сильным было зловоние. Немного осмотревшись, она обнаружила свисающие с потолка кули, а внутри человеческую руку, три больших пальца ног, четыре глаза, два уха и еще несколько других частей тела. Примечательно, что она совершенно спокойно отнеслась к останкам: аккуратно поместила их обратно, открыла обтянутую древесной корой дверь и просто вышла на свежий воздух.

Позже она признавалась, что просто не позволила страху овладеть собой. Она советовала всем когда-либо отправляющимся в экспедицию или путешествие в Западную Африку выбрать самую веселую и непринужденную установку, с чем бы ни пришлось встретиться, потому что по ее опыту это единственное средство сдержать тлеющий в затылке страх в узде.

Дорогая Мэри,

когда я думаю о тебе ночами, я в особенности думаю обо всех базовых человеческих вещах, с которыми тебе как женщине там в джунглях приходилось сталкиваться: умывание, питание, сон, влажная жара, головные боли, слабость и страх.

Я думаю, каковы могли бы быть мои личные ощущения, если бы я страдала от адской мигрени, а на обед имелись бы хитоны жуков и кипяченая речная вода. Или если бы я оказалась в лагере пользующихся дурной репутацией кровожадных фанги, скажем, во время месячных? (И вообще, что у тебя использовалось в качестве прокладок – листья деревьев или же ты стирала тряпочки ночью в кишащей гиппопотамами реке?) А корсет: сдавил бы он меня, если бы в месте ночлега витал запах полусгнивших человеческих рук и глазных яблок? Ощутила ли бы я панику, заметив, что последняя баночка копченой селедки уже на исходе? А если бы закончился чай – этот мой любимый японский гэммайтя, без которого я никуда не выезжаю, потому что в чужом месте его знакомый аромат дарует успокоение, ощущение дома и безопасности?

Смогла бы я, как и ты, радоваться и не унывать? В любой ситуации иронизировать в свой адрес и сохранить чувство юмора, пусть даже и «черного»? Беспрестанно шутить на страницах своего дневника? Наблюдать как бы со стороны за своими занятиями и превращать все это в буффонаду?