Николай Пономарев - Точка бифуркации

– Ранят в плечо? – Марина посмотрела на меня так, будто я издевался.

– Ну да, – уточнил я, – Родион кинул бомбу в Лужина и, убегая, отстреливался, но Порфирий в него стрелял и попал в плечо. Так его поймали.

Марина рассмеялась.

– Ты смешной.

Тут я понял, что Валерка нам троим наврал, чтобы мы всякую ерунду написали в сочинении. Это неожиданный поворот. Обычно Валерка рассказывал всё как есть и по делу. Может быть, он и всю алхимию нам придумал в надежде, что мы не проверим. Но ведь эта его шутка легко раскрывалась. Тоже мне педагог.

– Что с тобой? – спросила Марина. – Ты обиделся?

– Нет, – ответил я, – просто спойлеры оказались фейком.

– Я не понимаю, – сказала Марина.

– В общем, я не читал «Преступление и наказание». Только первые тридцать страниц. Но обязательно прочитаю.

– Нет, – сказала Марина. – Я тебя не понимаю. Смеёшься ты или нет.

– Я прост! – провозгласил я, взял в вытянутые руки стул и прошёл в угол комнаты.

Поклон. Начальная стойка. В голове играет квикстеп.

– Я, как ленивый вомбат, просыпаюсь утром.

Начал движение. Пятьдесят тактов в минуту. Шагаю на два счёта музыки. Это медленно. Улыбка.

– Иду на остановку. Вижу, как подъезжает автобус.

На один счёт музыки. Па шассе: шаг – приставка – шаг.

– Вижу тебя на заднем сиденье. Рад.

Обратный поворот, он удобен, компактен, хорошо вписывается в комнату.

– Ты выходишь на остановке «Газтехкомплект».

Замковый шаг вперёд до Марины.

– Целый день проходит без тебя.

Ставлю стул, выключаю музыку в голове. Улыбаюсь.

– Ты не похож ни на кого из моих знакомых, – сказала Марина. – Только не ленивый вомбат, они толстые животные, а… – она задумалась, – ты беспечный сурикат.

– А ты?

– А я… я тетеря. Глухая тетеря.

– Есть такие птицы, – сказал я, очень надеясь, что хотя бы тут Валерка не соврал, потому что слышал от него, – называются птицы-носороги. Там самка замуровывается в дупле. Ты замуровалась, и только клюв торчит.

– Нет, – сказала Марина. – Это не я замуровалась. Это меня замуровало.

Она взяла стул и подняла его, точно как я минуту назад. Мне подумалось, что она повторит мои движения. Пронесётся сквозь комнату, кружась в танце. Марина внимательно смотрела на меня и, казалось, чего-то ждала. Потом закрыла глаза.

– Смотри.

Стул выпал у неё из рук с громким стуком. Я от неожиданности подскочил.

– Что-то произошло? – усмехнулась Марина, открывая глаза.

– Да, – ответил я. – Стул упал.

– Стул упал, но ничего не произошло, – пояснила Марина ровным металлическим голосом. – Я не видела, как он падал. Значит, этого не было. Весь мир может взорваться и улететь в чёрную дыру. Если я этого не видела, этого не происходит. Но тебе может казаться, что это как у птиц-носорогов. А мне бы очень хотелось быть воробьём или синицей. Незамурованной.

– Хочешь, я научу тебя танцевать? – сказал я, полагая, что это сможет хоть немного разрушить её стену.

Самоуверенное предложение от того, кто не может объяснить, что такое музыка.

– Я очень хочу, безумно хочу хотя бы раз потанцевать с тобой, – сказала Марина. – Мне очень приятно идти с тобой по улице рядом. Я пытаюсь копировать твой шаг. Но некоторые вещи для меня невозможны. Лучше я пожарю картошку.

– Сегодня я дежурный по кухне.

– Хорошо, – согласилась Марина. – Хочешь, пока будешь жарить, я перескажу тебе «Преступление и наказание»?

Я отказался. Урок о том, что некоторые вещи нужно делать самому, усвоен, спасибо Валерке. Марина пересказала мне книгу «Убить пересмешника». Она хорошо рассказывает, хотя некоторые фразы, в которые Валерка наверняка накидал бы сложных слов, получаются короткими.

Потом, когда картошка была не только пожарена, но и наполовину съедена, мы сидели в моей комнате. Я придумал такую вещь: пел свои песни и в такт стучал пальцем по большому тому детской энциклопедии, там же лежала рука Марины. Вибрации так вибрации. Ей понравилось. Только про логоневрозы мамонта она не поняла. А я не смог объяснить, что такое заикание. Примерно как половину музыки занимает шум центрифуги стиральной машины. Только это речь и поэтому не точно. Когда мы собирались на остановку, оказалось, что сапоги Марины исчезли. На шум из комнаты вышла мама.

– Марина, – сказала она. – У твоих сапог лопнула подошва. – Мама показала сапог, который почему-то лежал в её комнате. На подошве действительно была трещина. – Возьми мои дачные, у нас одинаковый размер ноги, и тебе будут в самый раз. Они новые, я их один раз надевала.

Дачными сапогами мама назвала свои сапоги из хорошей кожи, которые они вместе с отцом купили перед его отъездом.

– Я в своих пойду, – сказала Марина. – Отдайте.

– Нет, – сказала мама. – Второй я выбросила. Но если хочешь, то этот забирай. И сразу скажу, что босиком отсюда ты тоже не уйдёшь.

Отодвинув нас, она прошагала к двери и перекрыла выход.

Марина покраснела, а вместе с ней и я.

– Тимофей, помоги даме, – скомандовала мама.

Я взял сапог и, сев перед Мариной на колени, умоляюще посмотрел на неё. Она обречённо протянула ногу.

– Я завтра верну, – сказала Марина, когда мы стояли на остановке.

– Не нужно, – уговаривал я. – Это дачные. Зима, а твои лопнули. Не в кедах же тебе ходить.

– Они не могли лопнуть, – сказала Марина. – Они не старые. Я бы почувствовала. И ходить я буду не в кедах. У меня прошлогодние ботинки есть. Зимние.

Я представил, как выглядят прошлогодние зимние ботинки, если нестарые сапоги были стёрты, и поёжился. А может, это просто от холода. К вечеру похолодало. Так что материны сапоги Марине были очень кстати.

– Не надо возвращать, – я озвучил последний аргумент. – Это подарок от матери.

– Нет, я не хочу подарков, – отказалась Марина. – Я завтра верну.

Она уехала. Обещала прийти на соревнования. Я ещё раз уточнил. А сапоги она завтра вернёт и будет ходить в стёртых ботинках.

– Мам, что за дела?! – кричал я, вернувшись. – Ты вообще зачем сапоги чужие лапаешь?

– Моя квартира, Тимофей, – спокойно сказала мама, – лапаю здесь всё, что захочу. И я против того, чтобы девочка моего сына ходила в таких облезлых сапогах. Мне не жалко ей подарить новые.

– Ты вообще понимаешь, что ей сейчас неловко было?

– А кому ловко? Мне? Думаешь, так просто взять и сломать подошву у зимних сапог?

– А ты не подумала, что она в таком стиле? Может, сейчас так модно.

– Ходить оборванным можно всегда, но это не значит ходить модным.

– Мам, так нельзя! У неё семья, неправильно поймут. Ты, конечно, крутая, но нельзя так выпендриваться.

– Слушай, Тима, извини, – примирительно сказала мама. – Я погорячилась. Но сапоги пусть забирает. Между прочим, она красивая. Если что, внуки у меня будут с очаровательными глазами.