Николай Пономарев - Точка бифуркации

В очередной раз думал, что нам стоит выйти на набережную. Хотя там зима ещё явственней. На реке снежные сугробы, из-под которых не видно льда, деревья на том берегу запорошены. Да ещё и солнце стоит именно так, чтобы снег отблеском слепил.

Поэтому мы гуляли по Цветнополью. Здесь разбитая колёсами дорога смёрзшейся колеёй больше напоминает, что начинается весна. В остальном тот же угольный дым, тот же снежный хруст под ногами. Мы купили в магазине печенья. Я достал из рюкзака термос с горячим кофе и две крышки-стакана. Мы бы угостили и Сню-вторую, но ей горячее противопоказано. Далёкое солнце выжгло с южной стороны кусок её тела. Что говорить о горячем дымящем кофе.

– Чем будешь заниматься летом?

– Огородом.

– И всё?

– Читать.

– Может, куда-нибудь съездим вместе? Я билеты куплю.

– В Чукалу, там озёра, там хорошо купаться.

– Поехали в Тобольск, посмотрим Кремль. Хотел с отцом, но нам вместе будет интереснее. А оттуда в Чукалу.

– Возможно.

О горячие стаканы согревались руки. Снова захотелось в путь. Как жалко, что Цветнополье – маленький посёлок. Закрутил крышки, бросил в рюкзак остатки печенья.

– Бежим?

– Бежим.

Нет никакой разницы, куда именно. Во-первых, Земля круглая. Во-вторых, Цветнополье маленькое. В‐третьих, потому что мы бежим рядом.

Был бы я помладше, в классе седьмом, к примеру, то струйкой кофе сделал бы на снегу сердце со стрелой. В моём возрасте это уже как ребячество. А спортивные пробежки в десятом классе – стильно, модно, молодёжно. И всё равно куда. Лишь бы вместе.

В практическом смысле разница есть. Если на восток, то можно добраться до дачных посёлков, если на запад, то направление к школе, на север – упрёшься в железнодорожные пути и придётся сновать среди вагонов, а на юг будет остановка и небольшая роща за ней. Дальше поле и сугробы. С разбега взлетели на наст. Он хрустнул и пошёл трещиной. Марина повисла у меня на спине. Остановился. Повернулся к ней.

Смотрим друг другу в глаза. Тянемся друг к другу. Я чувствую тёплое дыхание Марины. Запах кофе.

– Понимаешь? – спросила она.

Я ничего не ответил. Только кивнул. Понимаю.

Мурзя ткнула меня пальцем в спину. Подпрыгнул так, что воспоминания о вчерашнем на секунду вылетели из головы. Повернулся к ней.

– Хотела проверить, существуешь ли ты в реальности.

– Существую?

Мурзя перегнулась через парту и полушёпотом быстро сказала:

– Ох, Бодер, ты с каждым днём всё прозрачнее. В курсе, что мы тебе вчера пять сообщений послали?

Пять сообщений… Проверял ли я телефон? Очевидно, нет. Может быть, он разряжен. Вставать и идти к автобусу я могу и без будильника на телефоне. Я теперь вообще рано встаю. И поздно ложусь.

Однажды мы припозднились и шли к остановке в темноте. Мартовское солнце днём согревает кирпичные стены так, что прислоняться к ним становится приятно. Встаёт раньше, специально для тебя, замёрзшего в утреннем промозглом тумане. Садится позже, позволяя возвращаться домой с последними закатными лучами. Мы упустили этот момент. Делали алгебру и историю. Впервые вместе. Учебные программы у нас разные, но это не особенно мешало. Понятно, что моя алгебра продвинутее и её задачи я решил бы без труда. А числа Стирлинга, например, Марине непонятны. Зато в истории мы на одном уровне.

Я наотрез отказался от того, чтобы Марина провожала меня до остановки. Сошлись на варианте посередине – дойти вместе до магазина. Луны не было, а освещение в Цветнополье плохое. На улице настолько темно, что сложно разбирать дорогу. В некоторых окнах горел свет, но освещал только палисадники. На контрасте мир казался ещё черней. Мы рисковали сломать ногу на застывших колдобинах дороги. Это неприятно, но неприятнее то, что пришлось идти молча.

– Постой, – Марина отпустила мою руку. – Сейчас.

Она дотронулась холодными пальцами до моих губ. Лёгкий запах крема с календулой.

– Говори.

– Что бы ты ни делала, мне приятно.

– Ты сказал, что тебе приятно.

– Ты понимаешь, что говорят люди в темноте? – удивился я.

– Очень немногие люди, – ответила Марина. – Не к каждому можно прикоснуться пальцами. Только к тем, кто доверяет мне и кому я доверяю.

– Как у тебя получается? – спросил я.

– Научилась. Когда мы жили в Барнауле, нам с Машей и другим девчонкам нечего было делать по вечерам. Тогда мы учились понимать, что говорят люди в темноте. Вот так – пальцами у губ. Может, они у меня подходящие. Темнота не стала говорить, но перестала молчать.

Пальцы от губ скользят по щеке, виску, и кончики скрываются под шапочкой. Приятные. Холодные. Беру их в свои ладони. В ограде залаяла собака, позади захрустел снег. Сзади идёт кто-то тяжёлый. Пыхтит. Подношу пальцы к губам. Что-то шепчу. Кажется, «пока-пока».

В ДК «Изумруд» – День матери.

Хотелось спать.

Со сцены конферансье продолжал программу: «Тимофей Бодер и Яна Бакалова. Венский вальс».

На первом ряду сидели должностные лица. Они здесь для произнесения приветственных речей, поэтому со скукой взирали на детские ансамбли и прочую самодеятельность. Некоторые утомились настолько, что дремали, и наше появление не заставило их разлепить глаза. Остальным в зале хотелось красоты, в нашем городе её совсем немного, а вальс красив. Поэтому, наверное, нас и пригласили. Впрочем, вся программа сегодня яркая, организаторы постарались.

Янка в новом платье, жемчужного цвета. Скоро у нас большой выезд на соревнования, и ей хочется опробовать его. Понять, как оно в движении. Я жду выезда с тоской.

Музыка зазвучала, и мы начали движение по сцене. Это не паркет, но и не керамическая плитка. Обратный поворот. Янке нравится наше движение, да и платье хорошо сидит. Прямой поворот. Выходим в центр. Вращаемся на месте – флекерл. Снова вальсируем по кругу. Против часовой. Почему время не движется назад? Хотя бы застынь на месте. Пусть мы завязнем в слякоти весны, я готов терпеть это. Только не торопись. Хочу прожить каждую минуту. Мы снова выходим в центр. Янка раскраснелась и кажется совсем горячей. Ещё она недовольна. Улыбается, но каждая улыбка её имеет своё значение. За время тренировок и выступлений я научился разбираться. Она танцевала идеально, значит, я что-то сделал неправильно. Янка сейчас, в отличие от меня, тонко ощущает танец. Я думаю скорее о времени. Чувствую время.

Танец закончился. Аплодисменты. Искренние. Должностные лица открыли глаза, отрываясь от созерцания красивого внутреннего мира. Удивлённо посмотрели на сцену. Им показалось, будто пропустили важное, но не могли понять что. Внешняя красота для них недоступна, и они бы вовсе не поднимали веки, но это, увы, необходимо. После нашего выступления кому-то из них произносить приветственную речь матерям.