Нгуен Туан - Тени и отзвуки времени

Для Нгуен Туана родная земля и народ ее — на Севере и на Юге — всегда были едины, об этом писал он с присущей ему страстностью. Не случайно именно он в течение нескольких лет вел на Ханойском радио рубрику «Переписка с Югом». И в жизни его появились еще два самых главных дня: один — майский в семьдесят пятом, когда над Сайгоном были подняты алые стяги свободы, и другой — в апреле семьдесят шестого года, когда весь народ Вьетнама на всеобщих выборах отдал свой голос за национальное воссоединение.

Ну, а мы с нами давайте опять перенесемся в кабинет Нгуен Туана и подойдем к его книжным шкафам. Нет, вопреки обыкновению большинства пишущей братии, Туан не держит на виду своих собственных книг, и придется попросить его открыть затворенные дверцы. Вот они — полтора десятка книг. Много это или мало? Я думаю, в искусстве цифры еще ничего не значат. Но тогда что же это за книги? Нгуен Туан начал печататься в журналах в конце тридцатых годов. Первая же книга его «Тени и отзвуки времени», вышедшая в сороковом году, принесла автору широкую известность. Время это во Вьетнаме было тяжелым и мрачным. После сравнительно «либерального» периода, когда в самой Франции стояло у власти правительство Народного фронта, наступило засилье реакции. Колониальная цензура обратила свое «очищающее лезвие» даже против детских сказок. Естественно, к произведениям других жанров цензоры были еще более строги. И все же вьетнамская литература развивалась и мужала. Властно прокладывала себе путь, пускай теперь и в полулегальных или вовсе нелегальных изданиях, революционная литература, пока главным образом поэзия, связанная прежде всего с именем То Хыу. Революционная литература намечала вехи будущего развития всего национального искусства. Особенно это стало заметно несколько позже, в сорок третьем году, когда компартия опубликовала свою программу в области культуры. Начиная с середины тридцатых годов оформляются романтическое и реалистическое направления в поэзии и прозе. Оба они оказали существенное влияние на ход литературного процесса в стране. Но, разумеется, преобладающее влияние было за писателями-реалистами. Достаточно вспомнить хотя бы, что именно книга реалистических рассказов Нгуен Конг Хоана «Актер Ты Бен» (1935) послужила отправным пунктом для развернутой критиками-коммунистами дискуссии, направленной против сторонников «искусства для искусства». Все большую популярность у читателей завоевывают произведения реалистической прозы, принадлежавшие перу Нам Као, Нго Тат То, То Хоая, Нгуен Хонга. Появляются и первые произведения о рабочем классе. Здесь невозможно дать подробный очерк истории вьетнамской литературы того времени, осветить состояние поэзии и драматургии, хотя оба эти жанра достигли тогда значительных высот, а романтическая школа «Новой поэзии», несомненно, повлияла и на прозу своим стремлением к отказу от традиционных штампов, раскованностью формы и, что важнее, углубленным вниманием к миру интимных переживаний человека. Но хочется несколькими беглыми штрихами обрисовать положение, сложившееся к началу сороковых годов, чтобы нам стали яснее мотивы, которыми проникнуты первые книги Нгуен Туана. Поэтому упомянем, опять же вкратце, и несомненно расширившееся к этому времени во Вьетнаме влияние прогрессивной мировой литературы и, что особенно для нас интересно, литературы советской и русской классики. Появляются первые вьетнамские переводы Горького, ставшие фактом не только литературного, но и общественно-политического значения.

Итак… Итак, возвратимся к книгам Нгуен Туана. Кто-то из великих актеров говорил, что главное — это дебют. Не спорю, может быть, в театре оно и так; но сколько мы знаем в литературе дебютов, не оправданных дальнейшим творчеством? И все же, перебирая книги Нгуен Туана, нельзя не признать, что прочную литературную репутацию ему создал именно дебют. За три года — с сорокового по сорок второй — вышло шесть его книг. И вот здесь-то невольно приходит на память двуликий портрет Туана. Потому что книги эти (а равно и рассказы, публиковавшиеся в прессе) написаны в разных манерах: одни выдержаны в романтическом ключе, другие в реалистическом. Для реалистических рассказов (пять из них открывают эту книгу) характерна легкая ироническая манера письма. Но все же в них заметна и явная социальная заостренность. Вспомним хотя бы рассказ «Сенсация», «герой» которого, провинциальный хроникер Оай, предстает перед нами не просто незадачливым пожирателем газетных «уток», но и — что гораздо важнее! — омерзительным «трупоядцем», делающим свой журналистский бизнес на человеческом страдании и горе. Он ликовал, заполняя блокнот подробностями судебных разбирательств; хотя дальше черным по белому написано, что подсудимыми были участники восстания в Нгетине. Но ведь именно эти повстанцы впервые в истории страны создали Советы и под руководством коммунистов попытались по-новому строить жизнь. Невольно возникает вопрос: ради чего, собственно, написан рассказ — ради комического сюжета или несомненного политического «заряда»? Вспомним, что это было время глухого засилья цензуры! Внешне комичен и непритязателен рассказ «Облава на самогонщика». Подумаешь, полиция ловит самогонщика, а он надувает ее, подсунув вместо водки уксус, который, по мудрому заключению таможенного старшины, «не может служить исходным продуктом для получения алкоголя». Но даже если отвлечься от упомянутого как бы вскользь убийства старосты французским чиновником, открывшим ни с того ни с сего стрельбу, как говорил Швейк, «по живым людям»; если отвлечься и от красочного описания чиновничьих поборов и вымогательств, в рассказе все равно останется явный социальный прицел, вполне понятный тогдашнему читателю. Дело в том, что каждая деревня, в соответствии с законодательными актами, ежегодно обязана была закупать определенное количество алкогольных напитков на душу. Хочешь пить или нет — не важно, покупай свои литры и обогащай казну. Поэтому самогоноварение представляло угрозу колониальному бюджету. Ведь шестьдесят (да-да, шестьдесят!) процентов поступлений этого бюджета складывалось из налогов на соль, алкоголь, опиум, азартные игры и даже… публичные дома. И с этой точки зрения сюжет рассказа далеко не так безобиден, как, видимо, показалось пропустившему его цензору. Пикантным душком коррупции веет и от рассказа «Дамская хитрость». Правда, коррупции здесь придан вполне благопристойный, так сказать, гастрономический лоск.

Немало сатирических, обличительных мест и в повести «Судьба Нгуена», написанной (кроме последней главы, названной автором «Вместо послесловия») до революции 1945 года. Вспомним хотя бы монологи Нгуена о конституции «будущего общества» и о благотворном влиянии богачей на искусство. А сколько горечи в описании нищих придорожных деревень, жители которых устраиваются на ночлег прямо посреди шоссе, моля небо о том, чтобы их во сне задавил автомобиль, избавив от беспросветного существования.