Нгуен Туан - Тени и отзвуки времени

Супруги Хоанг могли бы служить классическим примером нерасчетливости. Подумайте сами: любовь и расчет!.. Да восседай они на вершине горы из драгоценностей и банкнот, боюсь, что вскоре мы увидали бы их стоящими на равнине, скажу больше — на голой равнине.

— Много ли человеку нужно? — говорила Лыу. — Когда у нас водятся денежки, кто только не гуляет на наш счет. Почему бы и нам в трудную минуту не прибегнуть к чьей-нибудь щедрости?

Она всегда умудрялась рассмешить и мужа и Нгуена. Возьмет, например, и представит в лицах, как ругаются две старые шлюхи: согнется, кряхтит, руками размахивает, а языком так и мелет, так и мелет. Хоанг с Нгуеном хохочут, кричат: «Бис!.. Бис!..»

Соседи, рано ложившиеся спать, просыпались и ворчали: «Ишь, черти! И чего, спрашивается, ржут?»

Когда же они, без гроша в кармане — вот так, как сегодня, — сидели дома, Нгуен подтрунивал над Лыу:

— Помню, милостивая государыня, вы изволили очень тонко описать денежные затруднения. «Почему бы, — сказали вы, — и нам в трудную минуту не прибегнуть к чьей-нибудь щедрости?» Золотые слова! Благоволите, мадам, глянуть на наши богатства. Вы ничего не видите? Натурально, там ничего и нет. Итак, самое время «прибегнуть», не правда ли?.. Ах, вы не знаете, как воспользоваться чужими щедротами? И где найти добрых богачей — тоже не знаете? Вот они — горькие плоды демагогии! А что это, позвольте узнать, за бумаги? Так-так, счета. Всего-навсего счета за электричество. И дата, я вижу, поставлена… Какое у нас, мадам, завтра число? Роковое совпадение — именно завтра последний день уплаты. Впрочем, такие совпадения не редкость, я мог бы вам и не то еще рассказать. Пардон, мадам, вы так и не припомнили, где можно поживиться хоть малою суммой?.. Жаль! Счета — счетами, а я еще думал стрельнуть у вас денег: хочу, знаете, проветриться, съездить в Лангшон [3] Лангшон — город и провинция во Вьетбаке; сейчас часть провинции Каоланг. . Сижу тут, в Ханое, безвыездно, прямо плесенью оброс…

Нынче вечером супруги Хоанг удалились под полог с самым серьезным видом. Веселый жаворонок — Лыу — был удручен донельзя счетом за электричество.

А Нгуен — он устроился наверху, в так называемой мансарде, — долго еще затягивался из кальяна злым лаосским табаком, с тайной завистью созерцая яркий огонь и суету на кухне ближайшего уличного кафе. Он вдыхал аромат кофе и читал про себя язвительные вирши, бичевавшие чревоугодников.

На следующий вечер электрическая компания сказала: «Да будет тьма!..» Правда, воля компании распространилась пока не на всю вселенную, а только на квартиру Хоанга. Ужинали друзья в темноте. Мужчины — на то они и мужчины — сохраняли невозмутимость. Но Лыу была явно взволнована.

Нгуен, приканчивая бутылку водки, спросил язвительным голосом:

— А правда ли, сударыня, будто досточтимая мадам Тхам Тхык не пожелала одолжить вам бархатное платье?

— Какое еще бархатное платье? — с наигранным удивлением переспросила Лыу. Ей явно было не до шуток.

— Ах, как рискованно лицемерие за столом! Долго ли поперхнуться или, не приведи небо… Сударыня, запрещаю вам отпираться. Если уж отпираться, то подумав, хитро, не сгоряча. Терпеть не могу лжи. Хотя уметь лгать неплохо. — Он опрокинул рюмку и продолжал: — Да вы доедайте, доедайте. Успеете еще поспорить. Куда нам торопиться?

— Вы что, совсем упились?

— Фи, что значит «упились»? Не люблю вульгаризмов. Вы лучше ешьте и слушайте. Я сам расскажу вам, как было дело… Утром, между девятью и десятью часами вы явились к мадам Тхык. Ну, приветствия, вопросы о здоровье, самочувствии и все такое прочее. Потом вы сладчайшим голоском сказали мадам: «Ах, сестрица, я сижу без гроша. Хотела у соседей занять, да постеснялась. Вы не одолжите мне на время бархатное платье, — ведь вы еще за него со мною не рассчитались. Помните, когда я его продала вам, вы обещали расплатиться частями? Нет, нет, я не прошу у вас денег, я понимаю… Вы одолжите мне платье на время, я заложу его, а самое большее через неделю выкуплю и верну вам. Просто мне надо сегодня платить за электричество…»

А досточтимая мадам, изображая крайнее огорчение оттого, что не в силах помочь вам, ответила: «Боже, какая жалость! Именно сегодня мы с мужем уезжаем, а ехать без бархатного платья, сами понимаете, никак нельзя. Вы уж, милочка, извините. В другой раз рада буду вам помочь…»

Нет, нет, сударыня, вы меня не перебивайте. Я ведь ясновидец и могу вам с точностью сообщить, чем потом занималась мадам Тхык. Она вкусно пообедала, поспала, а под вечер отправилась с мужем по магазинам — за обновками. Вы уж на нее не гневайтесь и, главное, не требуйте никаких объяснений. Ведь объяснять — значит обманывать; зачем же вводить наших ближних во грех. Да и велика ли у вас беда! Ну, не горит электричество, — зажжем свечку. От этого никто еще не умирал. Вспомните, как в древние времена один мудрец читал книги при светляке, посаженном в яичную скорлупу. Полно, не плачьте, что за ребячество. Лучше бы похвалили мой правдивый рассказ.

Лыу успокоилась и даже было улыбнулась. Но, глянув на мужа, снова вдруг рассердилась. Зачем он рассказал приятелю историю с бархатным платьем? Сколько раз просила его ничего не передавать Нгуену: изведет ведь насмешками. Ах, мужчины все одинаковы.

Боясь, как бы друг не зашел в своих шутках слишком далеко, Хоанг прервал его:

— Ладно, дружище, допивай лучше свою водку. И поешь хоть немного. Правда, на кухне темно, и ужин не очень-то удался. Ну, да чем богаты…

— А что, совсем есть нельзя? Боитесь, зубы сломаю? Приму-ка еще рюмочку для здоровья. Так!.. Ну-ка, счастливые супруги, угадайте, что в этом конверте? — Он протянул Хоангу плотный коричневый конверт: — Понюхай, чем пахнет?

— Уж не разбогател ли наш ясновидец? — засмеялась Лыу. — Сдается мне, конверт набит сотенными купюрами. Вы бы, господин миллионер, переложили свои капиталы в бумажник. Держать деньги в конверте как-то неприлично. Сами посудите, приносит официант в ресторане счет, а вы извлекаете из кармана какой-то конверт.

— За какие еще грехи разоряться на бумажник?! Оно, конечно, солидно, да накладно. Был у меня друг, который однажды, в припадке, я полагаю, умственного расстройства, приобрел бумажник за тридцать донгов: роскошная кожа, уголки оправлены в золото. Вернувшись домой, он первым долгом поставил утюг, прогладил как следует десять пятерок и одну двадцатку и «зарядил» бумажник — любо-дорого посмотреть. Каждый раз, когда у него было плохое настроение, он доставал свой бумажник и любовался деньгами, разложенными по разным отделениям. Все ужасно его презирали. Хотите и меня выставить на посмешище? Может, еще прикажете надушить деньги одеколоном?!

— Да, — вмешался Хоанг, — от крупных сумм одно только расстройство: считай их, пересчитывай. У меня свой метод: один донг я кладу в правый жилетный кармашек и два — в левый, пятерку, скажем, в боковой карман пиджака, другую — в задний карман брюк. Прекрасно, чувствуешь себя банкиром и банком одновременно. Входишь в заведение, — алле! — извлекаешь кредитку, будьте любезны… Алле! — достаешь другую… Тратишь деньги, словно слагаешь стихи. Вот это по мне.