Нгуен Туан - Тени и отзвуки времени

Выйдя из кинотеатра, Лыу, Хоанг и Нгуен снова пошли пешком. Тонувшие в темноте улицы не таили угрозы. Напротив, ночь была спокойна и ласкова. Она была красива. С деревьев, стоявших вдоль тротуаров, падали листья. Ветер играл опавшей листвой, весело шелестя ею по асфальту. На сердце стало как-то удивительно легко. Лыу не задумывалась, отчего ей так хорошо. Она шагала беззаботно и весело, но вдруг остановилась, увидав под ногами белый, тонкий квадрат. Нагнувшись, она подняла оброненное кем-то письмо. Конверт был цел, марка не погашена.

Хоанг, если ему случалось найти чужое письмо, обычно выбрасывал его в мусорную урну. Почему он так поступал — было неясно, даже Нгуен этого не знал. Но сегодня на него, бог знает почему, нахлынуло великодушие, и он решил один-единственный раз изменить своему правилу.

— Какой адрес? — спросил он у жены. — А-а, Баттамбанг… Камбоджа… Почерк вроде дамский? Ну что ж, сделаем доброе дело человеку, ждущему письма в Баттамбанге. Дай-ка сюда конверт.

Он понюхал конверт. Такова уж была еще одна его странность — обнюхивать все, что попадало ему в руки. Он принюхивался всегда к ароматам еды или чая. Раздувая ноздри, он втягивал в себя запахи земли, трав, горячего угля, — нюхал книги и даже часы! От конверта исходил едва уловимый аромат тонких дорогих духов. Он вгляделся в адрес: его, несомненно, писала женщина. «У Лыу, — подумал он, — точно такой же почерк, округлый и с наклоном». Тонкие буквы явно были выписаны авторучкой с золотым пером.

Концы строчек неведомая рука вывела небрежно, словно адрес этот, а может, и сам адресат опостылели автору письма до крайности. «Что кроется за небрежным ее почерком, — думал Хоанг, — слабость характера, минутное уныние, разочарованность, пресыщенье?..»

Он опустил письмо в почтовый ящик, висевший на стене трамвайной станции возле озера.

Нгуен молча шел рядом с друзьями; казалось, у него отпала охота шутить. Вокруг мерцали и возникали загадочные и прекрасные ночные полутона и тени.

Трамвайные рельсы сверкали, точно заново отполированные. И холодная сталь их, убегавшая вдаль, к Красильному ряду, вторгалась в мистику ночи как напоминанье о нынешней цивилизации, ее механизмах и машинах. Студеный ветер с озера шевельнул волосы на затылке Нгуена, и ему почудилось леденящее прикосновение стального клинка. Передернув плечами, он вспомнил почему-то о воителях древности с их мечами, которым, как людям, давали имена и клички и которыми косили людей, будто сорные травы.

Нгуен ощутил, как в его мозгу, словно наливающийся плод, зреют стихи. В подобные ночи, когда ничто не гнетет душу, не омрачает мыслей, и даже безмолвие не таит в себе грусти, Нгуену казалось, что сама его жизнь есть творенье искусства, не требующее воплощенья и формы. В эти минуты его безотчетно влекло к творчеству, ему хотелось писать стихи — свободные, раскованные. Ему не терпелось излить их на бумагу и сжечь. Сжечь на воле, под открытым небом, как жгут на могилах раззолоченную мишуру [6] В старину во Вьетнаме в день поминания умерших принято было сжигать раскрашенные бумажные изображения коней, денег и т. п.; считалось, что покойный в загробном мире обретает все это в реальном виде. . Сжечь, чтобы ветер унес их пепел и чадное дыханье в неведомые дали, туда, где нет ни берегов, ни пределов, ни начала, ни конца.

Он чувствовал, как откуда-то из глубины души поднимается и бурлит непонятная, нежданная радость. Застегнувшись на все пуговицы, он чиркнул спичкой и затянулся сигаретой. Призрачные кольца дыма закружились перед его глазами, точно серебристые паутинки, что плывут над осенними полями.

Согретый подступившим к сердцу теплом, он подумал: «Как, в сущности, здорово, что я родился и вырос не просто на земле Вьет [7] Вьет — одно из древних названий Вьетнама. , а именно здесь, в этом городе, где жаркое дыхание лета сменяют холодные ветры, и чередованье времен года, подобно перепаду температур, закаляющему металл, делает тверже человеческие характеры…»

— О чем ты так задумался, Нгуен? Может, язык от голода проглотил? Я всегда побаиваюсь молчунов.

Насмешливый голос Лыу оборвал нить его мысли, и он вспомнил, что давно уже, чуть ли не от самых дверей кинотеатра, шествует молча, как в похоронной процессии, засунув руки в карманы. И Хоанг тоже приумолк. «Бедняжка! — подумал Нгуен. — Лыу ведь ждет не дождется, когда мы приступим к обсуждению фильма».

— Мадам, — подхватил он ее реплику, — уверяю вас, те, кто подолгу молчат, вовсе не обязательно вынашивают в душе коварные замыслы. Кому и когда, скажите, повредило молчанье поэта? Скорее — напротив! Но раз это вам не по вкусу, начинаем разговор во весь голос. Первое слово, конечно, — мне! Слушайте, слушайте, слушайте! Мы идем в ресторан. Вам, мадам, в руки бразды правления. Прошу!

Он поклонился, ткнув в бок Хоанга, заставил и его отвесить жене церемонный поклон и продолжал:

— Итак, куда устремим мы свои стопы? К Красильному ряду?.. На улицу Вееров?.. В Кожевенный ряд?.. Прекрасно! Надеюсь, мадам, вы не станете злоупотреблять властью и позволите нам выпить немного вина — только для согрева?.. Эй, маэстро Хоанг, что-то супруга ваша приуныла? Вот оно, бремя власти! — Отступив на шаг, он воскликнул: — Мадам, прошу! Прошу вас вперед! И вас, маэстро…

Лыу оперлась на руку мужа и сказала:

— Ах, в такую ночь, как сегодня, я бы и вовсе не возвращалась домой. Жаль тратить время на сон.

Мужчины зааплодировали.

— Наконец-то, — воскликнул Нгуен, — я слышу мудрую речь!

— Ну да, — рассердилась для виду Лыу, — по-вашему, мы, женщины, все равно что деревянные статуи — ни мыслей своих, ни желаний! Вот возьму сейчас и…

— Что, дорогая мадам? Что — «и»?.. Умоляю, не испепелите нас случайно своим гневом! Подумайте, могут загореться дома — жертвы, убытки…

— Подумай, милая, — подхватил Хоанг, — подумай, что с нами будет?

— Не желаю больше разговаривать с вами. Вечно этот Нгуен все испортит!..

Ночной ресторан возле базара в Кожевенном ряду неожиданно оказался набит битком. Должно быть, в такую ночь многим не сиделось дома.

Супруги Хоанг и Нгуен остановились посреди зала, высматривая местечко для себя. Раскаиваясь уже, что они пришли сюда, друзья собирались уйти, но тут внезапно освободился столик в уютном уголке — ничего лучше и не придумаешь: и сам ты не на виду, и слова твои не становятся легкой добычей чересчур любопытных ушей.

— Ну, что будем есть и пить? — спросил у Нгуена Хоанг.

— Давайте хоть один вечер проведем как богачи, нечего задумываться над ценами. Закажем, чего душа желает! Прошу вас, мадам.

— Значит, снова не поедешь в Лангшон?

— Не поеду завтра, поеду послезавтра или на будущей неделе. Читайте расписание: к северной границе ежедневно идут два поезда. Я что, человек подневольный? Когда захочу, тогда и поеду! Да не забудьте лично для меня заказать бутылку красного вина! Надо хорошенько прополоскать рот после таких разговоров.