Нгуен Туан - Тени и отзвуки времени

Красотой ли, приятностью ль голоса, искусным ли обхождением — вдали от нескромных взоров и на людях — трое прелестниц долго украшали столичный город Хюэ. В ту пору правительство объявило во всеуслышанье, что наконец усмирены все мятежи и волнения. Но сумеречными беспросветными днями северо-восточный ветер приносил с границы запах пороховой гари.

И все-таки, что бы ни случалось на свете, здесь, у подножия стен запретного города [119] Запретный город — обнесенная стеною часть столицы, где находились дворцы императора. , на реке, чью гладь никогда не тревожили волны и где лодочники обычно не поднимали своих парусов, каждый вечер появлялись три девицы и заводили песни, звучавшие от заката до восхода солнца. Старцы в полотняных одеждах, едва заслышав их песни, сходили к пристани, опершись на бамбуковые трости и устремив взоры на угасавшую над левым берегом Ароматной реки вечернюю зарю, начинали горько сетовать. Слезы, скатившись по сморщенным щекам, падали на песок, и он жадно впитывал соленые капли. Спешили вдаль текучие воды, время меняло облик прибрежий, и лишь струны дана да голоса трех красавиц неизменно звучали над Ароматной рекой.

Имена их исполнены были прелести и поэзии: первую звали Монг Лиен — Греза Лотоса, вторую — Монг Хюйен — Греза Струны, третью — Монг Тху — Греза Осени. По всему Хюэ мужчины, вошедшие в возраст, не тая друг от друга своего влеченья, только и говорили что о трех очаровательных Монг; восторженно щелкая языком, они твердили пущенную кем-то остроту: «Нынче столица троицей Грез гордится» [120] Далее следовали тринадцать строк, исключенных из текста цензурой во время французского протектората, восстановить их не удалось. (Прим. автора.) .

Три прелестные Грезы безраздельно царили в мире столичных любителей музыки и пения. Каждую ночь доведенные до совершенства голоса их и их красота производили опустошенье на всех пристанях, разбросанных вдоль реки. Каждую ночь они звонко стучали деревянными дощечками фатя [121] Фать — старинный ударный инструмент из двух деревянных пластин, соединенных бамбуковым стержнем, напоминающий кастаньеты. и перебирали струны, заливаясь то и дело веселым смехом. Уловки эти должны были пуще прежнего распалить желания щеголей в синих одеждах, украшенных бляхами из слоновой кости — знаком чиновного звания.

Но однажды, прекрасной лунной ночью явился некий смотритель императорских гробниц и одержал победу над строптивым нравом одной из Грез. Монг Лиен — Греза Лотоса, покинув подруг, ушла следом за ним.

Улыбчивый рот, задушевный голос и десять проворных пальцев, дарившие прежде радость всем и каждому, стали отныне семейным достоянием. Впрочем, супруги — оба — взысканы были талантами.

Смотритель императорских гробниц и жена его никогда не задерживались подолгу на одном месте.

Да и самый род их занятий понуждал супругов вечно скитаться и странствовать. Словно паломники или бродячие купцы, исходили они из края в край всю землю Чунгки [122] Чунгки — название Центрального Вьетнама во время французского протектората. . И всюду, куда бы ни забрели они, смотритель императорских гробниц открывал свою сумку, набитую стихами, и приглашал любителей игры ставить деньги на кон. А Монг Лиен перебирала струны дана и пела для избранных ценителей. Голос ее умножал радость выигрыша и подслащал горечь неудач.

Придя в какой-нибудь город, они обычно оставались там на неделю. Игра затевалась в доме окружного или уездного начальника, а не то и самого губернатора. Превратности жизни то возносили их, как говорится, на слоновью спину, то повергали рядом с дворовым псом, но они, ничуть не печалясь, брели по градам и весям и завлекали тамошний люд игрою и музыкой. Супруги кормились за счет старинных виршей и, случалось, срывали знатный куш! Но были они по натуре завзятые гуляки и моты, деньги не держались у них в руках, и приходилось им частенько с тревогою помышлять о еде и ночлеге на завтра. И все же они и в мыслях не держали осесть наконец на одном месте, свить свое уютное гнездышко.

Их дом был повсюду, где шла игра и звучали песни, а достаток зиждился на извечной страсти рода человеческого к развлечениям и утехам. В общем, непрочные вроде расчеты их оказывались на поверку не столь уж ошибочны: о них вспоминали и говорили, их ждали повсюду, где не перевелись еще знатоки и любители стихотворной игры. Стоило им задержаться против обычных сроков, и люди, не чая предаться любимой забаве, то и дело поминали Монг Лиен и смотрителя императорских гробниц. Их ожидали все — и те, кому улыбнулась судьба, и неудачники, проигравшиеся в пух. И не было, пожалуй, человека, который не считал смотрителя императорских гробниц первейшим на свете «хозяином» игры: когда он читал, бывало, мудреные вирши, все — и выигравшие, и просадившие десятки донгов — в упоении повторяли причудливые строки. Голоса их заполняли весь дом, как на состязанье сладкоголосых чтецов, и кому какое тут было дело, утроилась ли твоя ставка или канула в чужой кошелек. На циновке пестрели разбросанные полоски бумаги. А Монг Лиен сидела, прижавшись к мужу, играла на дане и пела песню «Безысходная печаль Юга».

И, наверно, во многих казенных учреждениях судейские чиновники, законники, письмоводы и прочие служащие затевали на исходе присутственных дней такие разговоры:

— Чудеса несусветные! Куда, интересно, запропали шальные супруги?

— Долго ли нам дожидаться настоящей игры?!

— Оно верно, играть с господином смотрителем сущее удовольствие; до того войдешь в раж, что и о деньгах забудешь. Уж он такие стихи откопает да так «кольца» поставит — уму непостижимо. Послушаешь стих и на все махнешь рукой…

— Вот-вот. Видно, поэтому наш следователь набрал денег в долг под будущее жалованье и спустил их в один вечер…

— Во всякой игре свой азарт; только уж если кто возомнит себя знатоком да повадится играть в стихи — пиши пропало: по гроб жизни будет просаживать на кону все — до гроша.

— Бывает и так, что невежды да тупицы столько гребут денег, руки отваливаются.

— Хотите, открою вам все, как на духу? Я думаю, нету «хозяина» игры ловчее смотрителя гробниц. Он всегда приноровится к денежному игроку. Скажем, вы любите стихи строгие, благозвучные, безупречные по размеру и рифме; смотритель непременно об этом проведает, выберет строку с корявым, режущим слух словечком и на его место вставит «кольцо». Вы-то, конечно, не поставите деньги на неуклюжее, неблагозвучное слово и — проиграете. А он, знай себе, снова выбирает такое же словцо.

— Вы, господин следователь, ездили месяц назад в деревню разбирать дело об убийстве и опоздали к прошлой игре. Мне в тот раз повезло неслыханно. Сами судите: случайно, из-за оплошности Монг Лиен, я узнал секрет одной ставки. В том коне смотритель гробниц достал из сумки бумажки с пятью словами. В самом же стихе говорилось о ночи и светильнике, чей луч проникает в сердце чего-то или кого-то. Но чего или кого? Что выбрать из пяти слов: «кэм» [123] Кэм — пятиструнный музыкальный инструмент. , «печаль», «дева», «верность», «грусть»?.. Тут было над чем подумать. И вдруг, заметил я, Монг Лиен, нервно перебирая струны, глянула на бумажку со словом «кэм». Я тотчас поставил все свои деньги — двадцать донгов — на «кэм». Казалось, я вижу наяву ночь накануне игры: смотритель отбирает строчки стихов и слова, а Монг Лиен, прижавшись к нему, тихонько бренчит на дане, и он, покоренный ее игрой, выводит на бумажной полоске слово «кэм». Да и потом, очень уж хорошо оно становилось в строку. Я выиграл и взял с кона шестьдесят донгов. Чувствуя себя обязанным как-то отблагодарить музыкантшу, невольно принесшую мне удачу, я на другой день купил в подарок Монг Лиен лунный дан с четырьмя колками из слоновой кости. Так что, скажу я вам, в игре интуиция иной раз поважнее поэзии.