Андрей Воронин - Убийца не придет на похороны

— Ты смотри, — произнесла Тамара, — а из него неплохой официант получится, и приборами знает как пользоваться. А вы говорите — потеря памяти!

— А, это динамическая привычка, — пояснил Рычагов.

— Я имела в виду, что он культурный человек.

— Да, культурный, — ухмыльнулся Рычагов, — матом не ругается.

— Это точно, — засмеялась Тамара.

— А я вот…

— Знаю, знаю, Геннадий Федорович. Иногда даже я краснею, правда, под маской этого не видно.

— Ты уж прости, не могу удержаться. Когда что-то не получается, как тут не вспомнить мать или дьявола!

— И что, это помогает? — спросила Тамара.

— Как видишь, помогает. Пациенты выживают, раны не гноятся. Наверное, эти слова дезинфицируют, — засмеялся Рычагов, чокаясь с Тамарой и Дорогиным.

Муму поднял свой бокал сначала по направлению к Тамаре, потом к Рычагову, словно бы показывая, что пьет за их здоровье.

— За твое тоже, — подмигнула Тамара.

— Он, кстати, и дрова колет будь здоров! — радостно сообщил Тамаре Рычагов. — В общем, человек он незаменимый.

— Ну, и слава богу. Я рада, что он здесь, что его не забрала милиция и не увезла в тюрьму или в сумасшедший дом. Черт его знает, что он там натворил.

— Только он и знает, — Рычагов пожал плечами.

А Дорогин, вооружись вилкой и ножом, аккуратно резал ветчину на тарелке.

— Кстати, — минут через пятнадцать Рычагов тронул за плечо Дорогина и жестом указал по направлению к лестнице и двери, ведущей в палату.

Дорогин кивнул.

— Что, он и это понимает?

— Как видишь, понимает.

Дорогин поднялся и быстро направился в палату. Его не было минут пятнадцать.

— Что-то там не так, — сказал Рычагов, вставая из-за стола, — пойдем, Тамара, глянем.

Они вдвоем направились в палату. Дорогин, вооружившись тряпкой, вытирал блевотину. Выражение лица прооперированного бандита было теперь совсем иным, чем сразу после наркоза. Его губы кривились, он ворчал, ругался матом, жалобно стонал.

— Вот видишь, Тамара, никто ему не объяснял, что надо делать, он сам сообразил.

Рычагов подошел к Дорогину, положил руку на плечо.

— Молодец, Муму, что я еще могу сказать?

Винт покосился на Рычагова и Тамару. Рычагова он видел не первый раз, и только сейчас до него дошло где он находится. На его лице появилось новое выражение, заискивающее и благодарное.

— Начальник, все в порядке? Ты меня зашил?

— Не ты, а вы, — поправила Тамара, — во всяком случае, ничего лишнего он тебе не отрезал.

— И то слава богу, — сказал бандит. — А сколько у меня было дырок?

— Сейчас про это не думай. Тамара сделает тебе укол, ты будешь спать. А потом мы тебя перевяжем.

С уборкой было покончено, Муму покинул палату, вымыл руки, уселся за стол и стал преспокойно поглощать пищу. Он ел с аппетитом и сам этому радовался.

«Значит, организм идет на поправку, значит, восстанавливает силы. Думаю, недели через две я буду в боевом строю».

— Ну вот, он уснул, — сказала Тамара, возвращаясь к столу. Она сказала это так, словно бы Муму мог ее слышать.

Дорогин в ответ согласно закивал головой.

— Так ты слышишь меня? Ты понял, о чем я говорила?

Муму кивнул и наполнил ее бокал.

— Ни черта ты не понял, — улыбнулась женщина.

Муму поскреб свою густую каштановую бороду и улыбнулся. Появился Рычагов.

— Хорошо вам теперь, Геннадий Федорович, будет.

— Почему ты так решила?

— Хоть живая душа будет в доме.

— Ты имеешь в виду его? — Рычагов покосился на жующего Муму.

— Обычно так говорят про собаку или кошку.

— Так ведь кличка у него собачья.

— Кличка кличкой, а он все-таки человек, хотя и не совсем.

От этих слов Дорогина передернуло, но виду он не подал, лишь запил холодную телятину большим глотком белого вина. Затем поднялся и всем кивнув, покинул столовую.

Рычагов и Тамара остались вдвоем.

— Сварить кофе? — спросила женщина.

— Можно и кофе, все равно не усну.

Утром Дорогин помогал Тамаре перевязывать раненого Винта, и это у него получалось неплохо, так, словно он был фельдшером. Тамаре хотелось спросить, где он всему этому научился, но какой смысл задавать вопросы, если на них не получишь ответа? Она лишь благодарно улыбнулась, ведь ей самой переворачивать тяжелого бандита было бы трудно, а так Муму выполнял любое ее желание, понимая каждый жест.

— Кто это такой? — скрипя зубами от боли, спросил Винт, глядя на Дорогина. — Неразговорчивый он какой-то, молчит и молчит, словно оглоблю проглотил.

— Он глухонемой, — пояснила Тамара.

— Как?

— Глухонемой и все. У него такая травма, после которой наступила амнезия.

— Кто наступил? — оживился раненый бандит.

— Амнезия, — строго сказала Тамара.

— А кто это или что это? У меня такого нету?

— Как видишь, нет. Ты разговариваешь, слышишь и надеюсь, помнишь.

— Да уж, помню. Того, кто стрелял в меня, я уложил, а вот дальше…

— Ладно, мне это все не интересно, я ничего не хочу знать.

— Это правильно. Меньше знаешь, крепче спишь и дольше живешь.

— Вот спать-то из-за тебя мне не пришлось.

— Ничего, не переживай, тебя отблагодарят, будешь довольна.

— Уж не ты ли за себя заплатишь?

— Нет, — усмехнулся Винт, — у нас как страховка, даже лучше. Производственная травма со мной случилась, причем, на рабочем месте. За все заплатят, так что не волнуйтесь.

— А я и не волнуюсь. Ходить и двигаться тебе нельзя, судно тебе подаст, — она кивнула на Муму.

Тот в ответ тоже кивнул.

— А как я его позову, если он ни хрена не слышит?

— Он сам придет.

— А может, лучше ты? — похотливо осклабился Винт.

Тамара даже не ответила на это замечание бандита, покинула палату.

Винт некоторое время смотрел на Муму подозрительно, чувствуя свою беспомощность и ощущая превосходство глухонемого. Даже будь он здоров, Муму был физически крепче, Винт эти вещи понимал с первого взгляда. Но чтобы хоть как-то почувствовать свое превосходство, бандит начал показывать жестами, что хочет, чтобы подушку положили чуть выше.

Муму кивнул, безропотно подошел, тихо приподнял бандита, поправил подушку, взбив ее одной рукой, и бережно опустил на нее голову Винта.

— Хорошо, — пробормотал бандит, — а теперь ступай. Пошел на хер.

Это он говорил с милой улыбкой, абсолютно уверенный, что Муму не слышит и не понимает ни слова. Потом добавил еще несколько матерных слов в адрес глухонемого и довольный собой закрыл глаза. Муму еще не ушел, как глаза Винта открылись.

— Бля, — буркнул он, — лежишь здесь, как в гробу, тишина гробовая. Телевизор хоть поставили бы, новости глянул бы.

Муму пожал широкими плечами и тихо затворил за собой дверь.

— Во попал, — пробурчал Винт, — говоришь, говоришь, а тебя не слышат, словно я немой, а не этот урод.