Андрей Воронин - Убийца не придет на похороны

— Чего-чего? — не понял сравнения Дорогин.

— Нулей очень много. Представляешь, сгорают нули. Вот они уже и сгорели.

— А самое интересное, знаешь что? — Дорогин был спокоен и уверен в себе.

— Что? — спросил Рычагов.

— Деньги-то не сгорели. Деньги остались на банковских счетах, а сгорел пластик. И теперь эти деньги получить невозможно. Это то же самое, что потерять ключ от сейфа. Деньги как бы и есть, но воспользоваться ими невозможно.

— Так у нас же был ключ, были карточки…

— Ключ-то был, только открывать им было опасно. Да и не знал ни ты, ни я в какую сторону поворачивать и как его вставлять в замок.

— Да, да, ты прав…

Дорогин взял изящную кочергу и перемешал угли в камине. В доме было тепло, ведь камин горел с утра до вечера, даже окна запотели. А за окнами шел дождь, однообразный, холодный осенний дождь. Капли барабанили по цинковым карнизам, барабанили звонко и однообразно, словно бы дюжина сапожников забивала маленькие блестящие гвоздики.

— Где-то через полтора часа должен приехать Пантелеич, — Дорогин еще раз взглянул на часы.

— Да, полтора часа времени. А потом я должен быть на ногах.

— Слушай, — сказал Сергей Рычагову, — ложись ты спать. Выпей какой-нибудь валерьянки и спи. А Пантелеичу я скажу, что ты заболел.

— Да-да, так будет лучше, — Геннадий Федорович вяло поднялся с кресла и направился в спальню.

Дорогин убрал со стола, вымыл посуду и пошел в душ. Минут пятнадцать он стоял под холодными струями. На душе у него царило спокойствие, словно он только что оправился после тяжелой продолжительной болезни и только сейчас ощутил вкус жизни, вкус воды, еды, воздуха.

— Все хорошо, хорошо, — улыбаясь и подставляя лицо воде, говорил Дорогин, — все замечательно.

«Хотя куда к черту, замечательно!»

Ситуация сложилась непредсказуемая и полная неожиданностей. Но Дорогин был готов ко всему, теперь он знал, что свое решение не изменит.

Быстро переодевшись во все сухое и чистое, Сергей уселся в кресло у погасшего камина и задремал. Его сон был спокоен и безмятежен.

Во сне он слышал, как скрипнули, завизжали ворота. Во сне же он подумал:

«Ворота надо смазать. Обязательно!».

И тут же на столе ожила телефонная трубка. Звонок был настойчивый. Сергей дернулся в кресле, его рука механически потянулась к столу. Но тут же он себя остановил:

«Черт возьми, я же глухонемой!»

И поднимать трубку не стал. Но сна уже не было ни в одном глазу. Телефон продолжал надрываться.

«А, пусть звонит», — махнул рукой Дорогин.

Сон Рычагова был неспокоен. Он ворочался с боку на бок, проваливаясь в вязкое забытье, обливался потом, крутился. Он слышал телефонный звонок, но у него не было сил снять трубку.

«Да ну вас всех к черту!» — единственное, что пришло в голову Рычагову.

Пантелеич в плаще, с капюшоном на голове, похожий на католического монаха ордена Францисканцев довольного жизнью, подкатил велосипед к дому, поставил его у крыльца под навес и, тщательно вытерев ноги, поднялся на крыльцо, потянул на себя дверь. Та оказалась заперта. То, что машина в гараже, он понял и тут же насторожился. На земле, у самого въезда в гараж отчетливо были видны следы.

«Странно, неужели доктора ночью куда-то вызывали, а потом, съездив, он вернулся? Ладно, это его дела, его проблемы».

Он снял корзину и своим ключом открыл двери. Когда он вошел в гостиную, то увидел глухонемого и радостно улыбнулся, протягивая ему мокрую руку. Сергей улыбнулся в ответ, пожал ладонь Пантелеича.

— Ну, как вы тут без меня? А тепло как, не то, что на улице. Там холод собачий, и дождь зарядил на рассвете. Так что у вас тут хорошо. А доктор где? Наверное спит. — Пантелеич задал вопрос и сам же на него ответил.

Муму потоптался в гостиной, затем накинул на плечи куртку, вышел на крыльцо.

— Куда ты идешь? — Пантелеич подошел к нему и дернул за рукав. — Сиди здесь. Какого черта мокнуть? И я посижу в тепле. Кстати, продукты возьми, — сказал старик.

Дорогин снял продукты с багажника и уже с корзинкой в руках вошел в дом.

— Там я свежего масла привез. Если любишь, можешь сразу на хлеб намазать и съесть. Только-только хозяйка сделала, вчера вечером, до полуночи возилась. Говорила, надо доктору маслица завезти. Заботится о нем, словно он ее сын. Так оно и понятно, он же нас содержит. А так, что бы мы со своей пенсией делали? Даже если наши две пенсии сложить — это копейки, — Пантелеич говорил громко, в надежде на то, что Геннадий Федорович услышит его монолог.

Все, что случалось за последнее время, складывалось для Рафика Мамедова не лучшим образом. Прокол следовал за проколом, и впереди нигде даже не маячил свет, хотя бы маленький луч надежды. Вокруг него сгущалась темнота. Темнота в прямом и переносном смысле одновременно.

Но Рафик Мамедов был не тем человеком, который станет предаваться отчаянию. Ведь вся его жизнь состояла из сплошных проблем, страхов и угроз. Правда, в большинстве случаев угрожал и пугал он, а сейчас все происходило с точностью до наоборот. Угрозы и страхи окружали Рафика, затаившегося в двухкомнатной квартире панельного дома в Подмосковном Калининграде со всех сторон.

Что он мог сделать? Он и сам задавал себе этот вопрос по тысяче раз на день и столько же раз ночью. Он почти не спал, не расставался с оружием. Попробовал пить, чтобы хоть как-то успокоить нервы. Но коньяк не брал его, лишь больше озлоблял и усугублял и без того тяжелое настроение. К тому же в ближайшем магазине, как назло, не находилось азербайджанского коньяка — только армянский. Такого позора Рафик вынести не мог.

«Мать вашу… — рассуждал Рафик, — обложили со всех сторон. Ни плюнуть, ни вздохнуть, ни вырваться. Но ничего, живьем я вам не дамся, можете на это не рассчитывать!»

Рафик понимал, что попадись он в руки либо милиции, либо ворам — ему несдобровать. Это то же самое, что добровольно сунуть голову в петлю. Нет, в петлю — это куда еще ни шло, это то же самое, если по собственному желанию спустить штаны и сесть на кол и медленно, не сопротивляясь, нанизываться на него.

«Да, они со мной такое сотворят, что даже чертям станет тошно!» — Рафик наливал полстакана ненавистного армянского коньяка, одним глотком выпивал, подходил к окну, отодвигал штору.

На улице шел дождь, и по всему было похоже, что к ночи он сменится на мокрый снег.

— Уроды, мать вашу… Как же мне отсюда вырваться? Как же мне уйти из этой западни?

О том, что случилось с Бурым у дома Резаного Рафик пока не знал, связи с внешним миром у него не осталось никакой. Конечно, телефон в квартире стоял, но пользоваться им Мамедов не решался, понимая, что по звонку на него могут выйти. Конечно, это случайность, один шанс из ста, но и этим Мамедов рисковать не хотел. Лучше уж сидеть тихо.