Микаэль Юрас - Короткие слова – великие лекарства

– Вы правы, его познания в этом были очень ограничены. Вы бы легко превзошли его: вы совершили столько путешествий.

– Я действительно езжу по миру и смотрю на него. И еще не закончил с этим.

Полстра собирается уехать, это несомненно. У него страсть к перемене мест, как у Улисса. Только ему, в отличие от античного героя, не придется строить плот, чтобы отправиться в море. Полстре для этого достаточно банковской карты.

Анна бежала к двери: кто-то нажал звонок. Она была в ярости. Кто посмел ЗВОНИТЬ? Кровь бурлила у нее в голове. Открывая дверь, она была в бешенстве. Почтальон сразу протянул ей посылку. У нее не было времени сказать ни слова. Перед тем как уйти, он поднес письмо к ее глазам.

– Это к вам? – спросил он.

Анна прочитала на обертке имя своего сына.

– Да, это ко мне.

– Я не знал, что у вас в квартире живет Ян. Его имя не указано на почтовом ящике. Вам бы надо его добавить. Так было бы удобней. Вы знаете, что мое время фиксируют, когда я делаю обход? Если каж…

– Я непременно это сделаю, но мой сын не живет в нашей квартире. Он здесь проездом.

Анне было очень трудно скрыть свое беспокойство и удивление. Ведь Ян в первый раз получил письмо. Никто вокруг не знал, что он живет в этом доме. Он выходил из квартиры очень редко. И не принимал у себя друзей. Ян не хотел, чтобы мать добавила его имя к своему на почтовом ящике, и это было удобно для матери. Молчаливое соглашение. Она закрыла за почтальоном дверь и направилась в комнату Яна. За те десять лет, что прожила в этом большом жилище, она прошла много километров по его бесконечным коридорам. Каждый день она ходила по ним, служа своему сыну, – приносила ему еду, белье, питье…

Анна служила сыну молча, чтобы не усилить его непрерывные головные боли. Она подошла к комнате. Сын оставил дверь приоткрытой – знак, что к нему можно войти без риска. Ян больше всего терпеть не мог, чтобы его беспокоили, когда он занят. Когда такое случалось, он мог угрожать всему миру – конечно, на листке, что ослабляло эффект. Его движения становились истерическими, он лихорадочно, без цели ходил по комнате. Но в этот раз такого не будет.

Ян сидел лицом к экрану своего компьютера, спиной к Анне. Анна подошла и положила на письменный стол письмо. Ян не повернулся к матери, но та почувствовала, что он смотрит на пакет. Глаз сына она не видела, но ощутила его интерес.

– Тебе пришло письмо.

«Видл, – очень быстро напечатал Ян. На этот телеграфный стиль он переходил, когда очень хотел остаться один. – Спасибо».

У этого «спасибо» был привкус просьбы «оставь меня в покое».

Но Анна не двинулась с места и стояла как каменная. Она твердо решила узнать, кто прислал это письмо.

«Эт рклма», – напечатал Ян.

– Реклама, а адрес написан от руки? Браво, Ян! Ты хорошо надо мной посмеялся. Я не дура. Кто тебе написал?

Ян тяжело вздохнул. Он думал, что сможет избежать открытого столкновения с матерью. Но рассчитал неправильно – как пешеход, у которого нога застряла в водостоке посреди улицы с большим движением. Приближается машина. Сначала он думает, что она замедлит ход и не собьет его. Время идет, его ступня застряла прочно, двигаться невозможно. Пешеход начинает сомневаться. Он пробует успокоить себя: «Я хорошо заметен, водитель обязательно меня увидит». Но чем больше проходит времени, тем сильнее становится сомнение. И в конце концов пешеход замечает, что водитель не смотрит на дорогу – поглощен написанием эсэмэски. Тогда он решает повернуться так, чтобы под машиной оказалась рука или нога. Без руки или ноги жить можно. Но без головы…

Ян не мог избежать спора. Нужно было просто сделать спор менее грубым. Для этого он решил правильно строить фразы и отказаться от телеграфного стиля, который очень сильно раздражал его мать.

«Почему ты не прочитала это письмо перед тем, как отдать мне? Так ведь делают с заключенными. По крайней мере, тебе бы не пришлось допрашивать меня».

– Не переходи на этот агрессивный тон. Ты в этом доме не заключенный и никогда не будешь заключенным. Я знаю мало таких заключенных, которые решили бы запереться в тюрьме добровольно. Ты считаешь себя заключенным, а я нет. Кроме того, я бы не позволила себе прочитать твое письмо. Я бы только хотела, чтобы ты мне сказал, кто тебе пишет.

«Мама, твое любопытство – признак очень дурного вкуса. Я не понимаю, почему ты желаешь прочитать это письмо. Но раз это для тебя так важно, я дам его тебе прочитать. Но не сейчас, потому что ты мало в нем поймешь. Ты не знаешь начала истории. Это письмо – ответ. Я писал одному человеку».

– И ничего мне не сказал?

«А почему я должен был это сделать?»

– Я бы тебе помогла, дала совет.

«Мне не нужна помощь».

Ян открыл ящик своего письменного стола и начал рыться в куче бумаги. Он вынул оттуда десяток листков, которые все были в помарках там, где плохо стерты слова.

«Вот черновик моего последнего письма, того, которое отправлено из этой комнаты».

– Его отправил по почте Алекс?

«Нет, Алекс тайком отнес его адресату. Не сердись на него. Я попросил, чтобы он забрал и отнес сам. Он сделал лишь то, о чем я просил. Я знаю, что иногда этот аргумент можно оспорить, но не на этот раз. Прочитай этот черновик. Раз ты хочешь все знать, ты узнаешь все».

Ян протянул матери свой черновик. Он хотел, чтобы ей стало неловко. Хотел дать ей понять, что чужую переписку не читают, так же как не смотрят на человека, когда он спит. В этом есть что-то нездоровое. Анна забыла эти правила из-за того, что жила только со своим сыном, как те старые супруги, которые даже не дают себе труда закрыть ванную, когда один из них стоит под душем. Не все нужно видеть.

«Валентина,

я не знаю даже, помнишь ли ты обо мне. Мы вместе учились в лицее (точнее, в одном и том же учебном заведении, потому что название не совсем точное). Я мальчик со странной головой. Тот, у кого лицо как будто вылеплено из пластилина неумелым ребенком и кто совершенно не способен заставить хотя бы одно слово вырваться из своего рта. Теперь ты вспомнила.

Сейчас ты спрашиваешь себя, зачем я написал это письмо (я пишу его от руки). Компьютерный текст кажется мне ледянымслишком холодным и слишком далеким. У меня почерк школьника (которым я уже перестал быть) или учительницы (которой я никогда не буду). (Рассмешить ее!)

Появление у тебя моего библиотерапевта тоже должно было тебя удивить. Это благородный человек. Он добивается, чтобы я вновь поверил в себя, и для этого предлагает мне книги для чтениязаставляет меня читать. Это не получается, потому что я по природе склонен к депрессии. Я профессионал по депрессии. И вот пример: я возобновляю знакомство с тобой лишь для того, чтобы говорить о своем терапевте. Я сказал «возобновить», но было ли вообще начато знакомство между нами? Мне кажется, что нет. Я даже уверен, что нет. Я так и не посмел приблизиться к тебе. Нужно сказать, что я должен все писать, чтобы общаться, а это бываетбыло достаточно сложно между двумя занятиями (или во время перемены либо обеденного перерыва). Теперь у меня есть время. Я больше не хожу на курсы. Я больше не мог выносить взгляды остальных… или отсутствие их взглядов. Равнодушие. (Слишком сильное слово, она должна дочитать до конца.)