Елена Роговая - И здрасте вам через окно!

Перехватив на себе заинтересованный взгляд юноши, Гала, не задумываясь, сунула ему в руку сигарету.

– На, попробуй! Мать не научила, так хоть я тебя человеком сделаю.

– Нет, это невозможно что такое! Тетя, прекратите этих глупостев. Вы не успели зайти, как уже начали поганить нашего мальчика, а он в институт ходит учиться, – взмолилась Мирав, вытирая тарелки.

– Лучше один раз дать ребенку покурить и отбить у него желание на всю жизнь, чем запрещать и ждать, пока он сознательно начнет это делать. Себя в детстве забыла? Не слушай маму, мой мальчик, курни и навсегда забудь, как это делается!

– Сегодня можно, – снисходительно разрешил Савелий и выпустил колечко дыма.

Мендель нерешительно взял сигарету из рук родственницы и затянулся. К всеобщему удивлению, он не стал кашлять, а преспокойно выдохнул дым.

– Это ты, паршивец эдакий, уже умеешь курить, а ми про тебя продолжаем хорошо думать? – возмутился отец.

– Папа, у нас в институте почти все курят, а у меня денег нет. Спасибо, тетя Гала, за папироску. После института я женюсь на богатой и куплю себе такую же трубку.

– Правильно, синочка, женись на богатой, – поддержала Мирав.

– Мой мальчик, не спеши жениться, – предостерегла юношу пожилая родственница. – Когда ты закончишь институт, ты сам будешь получать хорошую зарплату. Знаешь, какое будет время? Замечательное! Вот, что я вам говорила, – обратилась она к родителям, – что заложила природа, то и возьмет верх. Ничего не пойму, откуда он у вас такой умный?

Пока Гала объясняла Савелию, как ухаживать за трубкой, Мендель сидел грустный и задумчивый. Он то и дело накручивал и без того волнистые волосы на указательный палец, переходя от одной пряди к другой.

– Не буду я на богатой жениться! – решительно произнес он. – Женюсь я на ней без любви, и будет у меня все, что я пожелаю, а потом случится пожар и все сгорит. Любви нет, имущества нет. И с чем я останусь?

– Пфу, адиет, – выругался Сава. – Только размечтаешься о прекрасной жизни, как вот оно – настоящее, и тут же будущее!

– Я же говорю, мальчик у вас умный, а вы не верили! – засмеялась Гала.

После короткого совещания было решено поселить тетку с Менделем в маленькой комнатке. Юноша без всякого сожаления уступил кровать родственнице, а сам улегся на старом матрасе.

– Тетя Гала, мне на полу даже удобнее будет спать. Так я дольше читать смогу. Поставлю керосиновую лампу под койку, и всех делов. Вам свет в глаза бить не будет, да и отцу спокойнее, что электричество не жгу.

– Так, стало быть, ничего за эти годы не изменилось. Как был твой папаша жмот, так и по сей день им остается.

– Да нет, тетя. На самом деле он очень добрый. В день зарплаты он всегда покупает килограмм пряников, леденцы и три бутылки лимонада. Он не злой, просто ему деньги трудно достаются.

– Деньги, мой мальчик, нужно не доставать, а зарабатывать. Он вас так и выгоняет из квартиры после получки?

– Ну да. Он говорит, что не должны все знать, где сбережения лежат. Но вы не думайте, мы за дверью долго не стоим. Он как их распределит, так сразу же нас обратно зовет.

– Вот самодур.

– Его родная сестра тоже так говорит, только он не обращает на нее внимания. Я точно знаю, отец каждый месяц откладывает деньги на книжку и покупает одну облигацию. Он считает, что так помогает страну восстанавливать после войны. Как вы думаете, какой-нибудь билет окажется выигрышным?

– Понятное дело. Иначе и быть не может. Знаешь, справедливости ради замечу, что патологическая жадность твоего папаши прямо пропорциональна патриотизму. То и другое у него с годами только усиливается. Ладно, юноша, на сегодня прекращаем болтать. Ты учись, а я впаду в объятия Морфея.

– В чьи объятия?

– Морфея.

– Это как?

– Вот сначала впаду, а завтра расскажу, как все было.

Мендель достал из-под кровати заранее им припрятанную керосинку. Старая лампа нередко выручала семью в темное время суток. Если вечером электрическая лампочка начинала моргать – это явный признак того, что через несколько минут свет потухнет. Перебои с электроэнергией были еще не редкость, поэтому никто не спешил избавляться от устаревших, но надежных приборов. Мендель подкрутил фитиль на необходимую высоту и поджег. Пропитанная горючей смесью грубая хлопковая ткань с радостью вспыхнула ярким пламенем, и юноша поспешил укротить ее пыл ламповым стеклом. Прозрачная стекляшка слегка приглушила пламенную страсть и превратила трепещущий огонь в простую горящую полоску. Света вполне хватало, чтобы без ущерба для глаз читать книгу. К тому же стальной отражатель, расположенный за ламповым стеклом, заметно улучшал качество освещения. Мендель щелкнул выключателем, и засиженная мухами электрическая лампочка в одно мгновение превратилась в серый висящий шарик под потолком. Комната погрузилась в уютный полумрак. Через несколько минут послышалось легкое посвистывание, переходящее в нарастающий храп.

За чтением биологии Мендель даже и не обратил внимания на шум. Стоило ему открыть книгу, как мир для него начинал существовать совершенно в другом измерении. Он погружался в чтение, не замечая, как на смену ночи приходит робкий рассвет. Только тогда, когда отяжелевшие веки начинали слипаться, а голова то и дело падать на книжку, он закрывал учебник и спал до тех пор, пока мать не звала к завтраку.

В эту ночь все было по-другому. Уставший Мендель попытался уснуть, но вскоре понял, что лучше не терять времени и продолжить чтение. При каждом вздохе тетка выдавала низкочастотную вибрацию, которая сменялась облегченным глубоким выдохом с надуванием щек. Иногда она замолкала, и помещение погружалось в желанную тишину, но секунды затишья были необходимы лишь для накопления новой энергии и образования турбулентного потока воздуха, который, как вихрь, вырывался из хрупкого тельца родственницы. От обаяния старушки не осталось и следа. Мендель привык к родительскому храпу, и он ему не сильно досаждал из соседней комнаты. Это было привычным шумовым фоном.

Вообще о крепком и здоровом сне в квартире Ватманов можно было только мечтать. Савелий категорически не признавал будильник и предпочитал каждое утро просыпаться под величавые звуки гимна. Ровно в шесть утра квартира вздрагивала от музыки. Членам семьи разрешалось уменьшить звук не раньше, чем пропоют:

После того как в квартиру подселили Александра Владимировича, первое время он пытался бороться с диктатом, приглушая громкость репродуктора еще с вечера, но Сава, как хороший хозяин, делал перед сном обход и проверял не только засов на двери, но и регулятор громкости репродуктора. Несмотря на то что сосед приводил массу аргументов, ссылаясь на творческий подъем в темное время суток и на необходимость поспать ранним утром, Сава не хотел понимать специфику жизнедеятельности творческой интеллигенции и крепко удерживал занятую им позицию. Он свято считал рисование несерьезным делом и не упускал случая напомнить о праздности существования всех людей искусства.