Елена Роговая - И здрасте вам через окно!

Один раз художник попытался взять реванш и даже сделал шаг в сторону защиты своего права на сон. Простояв за мольбертом всю ночь, он, обессиленный, рухнул в кровать. Уставшее тело требовало отдыха, но перевозбужденное воображение продолжало рисовать задуманный образ. Мысли роились в голове и сменяли одна другую с молниеносной быстротой, пока не наткнулись на тему «утро». Непреодолимое желание подольше поспать одержало победу. Александр Владимирович решительно встал и пошел на кухню выключать радио. Блаженство продолжалось не больше пяти минут. Ему представилось, как Савелий проспит, опоздает на работу, его выгонят с занимаемой должности и семья останется без зарплаты. Терзаемый совестью, он вернулся и снова включил репродуктор на полную мощность. В эту ночь сосед еще раз убедился в том, что не создан для скандалов, а гармония, о которой так много говорят в последнее время, никогда не спасет мир.

– Я, сынок, в своей жизни еще ни разу не проспал, – хвалился отец Менделю. – Скажи мне в пять часов проснуться – я проснусь. В три – и это пожалуйста. У меня, сынок, часы в голове заложены.

– Так и есть, – поддакивала Мирав, – у твоего отца в голове не только часы, но еще и арифмометр. Он на своей бензостанции за несколько секунд в уме все до последнего литра посчитает и сдаст смену в лучшем виде. Правда, Сава?

– Вот ты хоть и женщина, но рассуждаешь умно.

От приятных слов Мирав краснела и отмахивалась рукой, как от назойливой мухи. Муж редко ее хвалил, считая недалекой женщиной, частенько посмеивался и нарочито приводил в пример знакомых или родную сестру. В отличие от Мирав она всегда имела что сказать и с легкостью давала отпор любому. Не каждый мужчина позволял себе ругаться с хамоватым Савой, а Фира себе позволяла и делала это весьма успешно.

Ранним утром, когда первые солнечные лучи робко коснулись земли, а птицы начали веселый пересвист, Гала перестала храпеть. Она приоткрыла глаза и потянулась. От легкого движения ее тела панцирная сетка жалобно скрипнула, и звук от натянутой железяки тут же растворился в мягких объятиях пуховой перины.

– Ничего не изменилось со времен моего последнего приезда. Шторы, обои, гобеленовый коврик с оленем. Глазу отдохнуть не на чем. Вот только книг на этажерке прибавилось, а с ними и пыли. Надо уборку генеральную на днях затеять, – рассуждала тетка, заглядывая под кровать. – Посмотрите на него, спит сном младенца и нет ему дела до восхода солнца, пения птиц и нежного запаха цветов. Диагноз этому безмятежному состоянию – молодость.

При виде спящего племянника тетка разулыбалась, сердце ее наполнилось материнской любовью. Густые волнистые волосы Менделя выгодно подчеркивали его выразительные черты лица, а белая наволочка еще больше оттеняла загорелую кожу лица. Гала протянула руку, чтобы погладить племянника по голове, но остановила себя, боясь потревожить сладкий сон.

– Папашина шевелюра. Шикарная. Почему так мужчинам везет? – бурчала она, снимая с головы папильотки из тряпочек. – Тут с молодости мучаешься, ночей не спишь, поддерживая красоту, а у них все в лучшем виде с рождения. Именно из-за этого большинство мужчин – лентяи.

Тетка накинула на себя шелковый халат, осторожно перешагнула через спящего Менделя и на цыпочках вышла из комнаты. Вскипятив воду на керогазе, она заварила чай, который сама же и привезла в подарок семье Ватман, и уселась на старом венском стуле в галерее у входа в квартиру. Ничто так не ценила Гала в последнее время, как тишину раннего утра. Шум порта и стук трамвайных колес не принимались во внимание. Главное – тишина дворов, их некая первозданность и незасоренность пронзительными голосами разговаривающих друг с другом соседей. Это золотой час, когда солнце излучает мягкий, рассеянный свет, от которого привычные образы выглядят прекраснее и выразительнее. Удлиненные тени придают природе особенную утонченность, обнажая в ней даже мельчайшие детали и насыщая картину объемом и теплом. Блаженную негу прервало шарканье метлы.

– Доброго вам утречка, мадам, не знаю, как вас там… – беря под козырек, поздоровался дворник.

– Галина Борисовна. И вам доброе.

– Новая жиличка у Ватманов?

– Можно и так сказать.

– А пачпорт на прописку уже отдали?

– Нет еще.

– Непорядок. У нас город режимный, кого попало нельзя селить. Может, ви беглая или от работы отлыниваете.

– Я уже пенсионерка.

– Да ну! Тогда, мадам, примите от мине пару теплых слов для вашей сохранной внешности.

– Принимаю. Как вас там?..

– Захар Швыдкоруч, мадам, но для вас просто Захар.

– Оценила ваше расположение и с позволения покину вас.

– Жаль, ви мине так симпатично украшали утро. Ну тогда я прям щас пойду уборные мыть, а то золотарь обещал приехать дерьмо из ямы откачивать. Быстро скапливается. Ходют гадить кто попало, шлангом после них не смоешь. Надо будет на стене дома краской предложение написать «Во дворе туалета нету». А слово «нету» прям красными большими буквами. Да, чуть не забыл, передайте соседям, что сегодня машина мусор забирать не будет. Мои вам сожаления.

– Grand merci за заботу, – с улыбкой произнесла Гала и скрылась в дверном проеме.

Войдя в квартиру, Гала окончательно распрощалась с романтикой раннего утра. На кухне, под звуки радио, Сава принимал водные процедуры. Он напевал маршеобразную песню, раздувая намыленные щеки и фырча всякий раз, когда смывал с лица пену.

– Что, тетенька, никак проснулись уже?

– Возраст, голубчик. Хватает пары часов для сна. В мои года уже неприлично долго нежиться в постели. Доживете до моих лет и поймете, о чем я говорю.

– А я и сейчас уже понимаю. Утро дадено для активной деятельности, а не для прохлаждения в кроватях, как это делают некоторые несознательные личности, – ухмыляясь произнес Савелий, указывая на комнату соседа. – Спит сколько хочет.

– Вы про художника?

– Про него.

– Позвольте с вами не согласиться. Творчество – это особое состояние души, и оно неподвластно режиму дня. Другой уровень сознания, уважаемый родственник. Уж я-то знаю, о чем говорю.

– Действительно! Вы еще не видели его рисунков, а уже заступаетесь.

– Поживем – увидим.

– Поживите, тетенька, поживите, – снисходительно ответил Сава, вытираясь полотенцем.

После утренней суеты и завтрака квартира опустела. Невыспавшийся Мендель ушел в институт, Сава на заправку, а Мирав в детский санаторий, где работала еще до войны. Несмотря на безработицу, рабочих рук не хватало. Сотрудники, независимо от занимаемой должности, дружно восстанавливали разрушенные корпуса, которые во время оккупации использовались как конюшни. Врачам и медсестрам пришлось немало потрудиться, чтобы вновь превратить стойла в лечебно-оздоровительный комплекс. Агитационный плакат «Раскрепощенная женщина – строй социализм!», найденный на чердаке административного корпуса, пришелся как нельзя кстати. Несмотря на то что социализм был уже построен, плакат водрузили при входе на территорию санатория для поддержания трудового задора медицинских работников. Слова «строй» и «женщина» обрели былую силу и актуальность.