Антон Бородачёв - Всё, что я о ней помню

— Нет, — ответила Вероника, а потом очень внимательно посмотрела на меня и улыбнулась. — Я думаю, намного раньше… Ты ведь уже забываешь ее.

— О чем ты говоришь?

— О том, что у нас с тобой еще много времени. И я могу подождать… Позвони мне, когда всерьез возьмешься за новую книгу.

— Ее первые главы разбросаны у тебя под ногами…

— Это еще не то…

В этот момент я не до конца понял, о чем она говорила. И все, что мне оставалось — это молчать и следить взглядом за тем, как она одевается и уходит. Еще пару минут — и я остался в квартире совершенно один. Только разбросанные листы на полу и отблески заката, стекающие по стенам. Я глядел на небо за окном и думал о Веронике. Что она значила для меня? И какая роль была отведена ей во всей этой истории? Оба вопроса остались без шансов на ответ. Но сейчас это было совершенно неважно. Мне просто нравилось думать о ней и наслаждаться этим послевкусием нашего общего вечера.

Примерно через полчаса я застелил постель, принял душ и вдруг стал раздумывать о том, где бы мог стоять стол в моей новой квартире. Наверное, его лучше было бы поставить у окна. Или все-таки у стены рядом с картиной он бы лучше смотрелся? Я собрал все бумаги, валявшиеся на полу, расположился на подоконнике у окна и стал одну за другой перечитывать страницы написанного текста. Когда какой-то момент мне не нравился, я ручкой помечал те места, которые стоило бы переписать или просто вычеркнуть. Потихоньку в моей голове появлялся новый сюжет. И в какой-то момент я даже сам не поверил в то, что могу писать о чем-то кроме призраков «Мон-Сен-Мишеля».

С того момента, как я вернулся в Минск прошло уже больше года. И теперь я все реже и реже вспоминал о том времени, что провел в Высоких Татрах. У меня была новая работа, новая квартира и новая жизнь — и такое положение дел меня вполне устраивало. Со временем я успел привыкнуть к своей седине, и теперь даже мой внешний вид не вызывал во мне никаких ассоциаций с прошлым. Время подхватило меня и с каждым днем уносило все дальше и дальше вперед. И иногда, думая о себе самом, я больше не понимал, когда я успел измениться так сильно.

Примерно через неделю после нашей встречи с Вероникой я заказал себе письменный стол, удобное кресло и принялся за работу над своей новой книгой. Я пересмотрел все прежние наброски, по пунктам расписал сюжет и даже создал отдельный файл с описанием внешности и характера всех основных персонажей. В итоге роман приобрел свой каркас, хотя в деталях все еще продолжал меняться. Я написал несколько первых глав, и по электронной почте отправил их Веронике. Еще через день она ответила мне и назначила встречу. Мы встретились в одном из ближайших кафе и в этот день говорили только о работе — я рассказывал ей об идее своей третьей книги, а она сначала внимательно слушала меня, а потом стала засыпать вопросами. Она спрашивала меня о нюансах сюжета, о поступках персонажей и о том, в каком месте происходит действие романа. Я, как мог, отвечал на ее вопросы, но мои мысли сами собой постоянно возвращались к нашей с ней недавней встрече. Я следил за движениями ее губ и думал о том, что совсем недавно целовал их. Я разглядывал белый пиджак и темную блузку, в которых она пришла, и постоянно вспоминал тот момент, когда она лежала рядом со мной абсолютно голая.

— Так значит, значит все решено, и твой третий роман будет называться «Охота на кошек»? — спросила Вероника, делая последний глоток из своей кружки с кофе.

— Да, — ответил я. — Наверное, я оставлю это название. Хотя обычно я стараюсь придумывать их уже ближе к концу.

— Не надо ничего менять. Я ненавижу кошек… На этой неделе постараюсь заказать эскизы обложки и пришлю тебе по почте несколько самых удачных вариантов.

— Хорошо. А что насчет той встречи с читателями, о которой ты говорила?

— Ее придется немного отложить. Все подходящие площадки заняты до февраля… Зато у нас будет время, чтобы без спешки поработать над твоей новой книгой. Некоторые моменты в ней я бы переделала.

Я кивнул: «Может, зайдешь ко мне завтра вечером»?

— Нет… — сказала Вероника, но потом на секунду задумалась, словно сомневаясь в этом ответе. — Завтра не могу. Просто присылай мне наброски по почте. И я напишу тебе, что в них лучше поправить.

— ОК, — ответил я и вдруг подумал, что после того случая у меня в квартире Вероника теперь будет избегать наших встреч. Но мои опасения не оправдались, и в итоге все сложилось с точностью да наоборот. Мы часто виделись с ней и иногда по несколько часов напролет болтали друг с другом по телефону. Сюжет моей новой книги плавно развивался, и вместе с этим понемногу развивались и наши отношения с Вероникой. Иногда она заходила ко мне по вечерам; иногда мы встречались в кино или просто ужинали вместе. И с течением времени наши отношения стали все больше напоминать отношения нормальной пары. Я больше не пытался разбираться в своих чувствах к ней или искать им какое-то объяснение. Мне было хорошо с этой девушкой, а все остальное для меня уже не имело значения.

В один из дней где-то в середине января, когда я закончил работу над очередной главой своего романа, она пришла ко мне домой и впервые за все время осталась у меня на ночь. Мы поужинали вместе, обсудили все актуальные дела, а потом всю ночь напролет занимались сексом. Это был хороший день. И в глубине души я был очень рад тому, что все эти месяцы она просто оставалась частью моей жизни.

— Значит, мы с тобой теперь пара? — как-то спросил я, когда утром Вероника проснулась со мной рядом.

— Мог бы не спрашивать, — ответила она. — Мы ведь теперь почти постоянно вместе.

— Я хотел убедиться наверняка.

— Мы пара, — улыбнулась она. — Только больше не спрашивай меня об этом. Ладно? У меня никогда особо не было нормальных отношений. Поэтому мне сложно сказать, как все должно быть… на самом деле.

Я кивнул, и мы с Вероникой больше никогда не возвращались к этой теме. Я писал свой роман, а она, как могла, помогала мне с этим. Рядом со мной она всегда была настоящей — и мне больше не нужно было искать ту грань, что отделяет сны от реальности. Я просто проживал один день за другим — и это дарило какое-то странное чувство легкости. Я не ждал расставания или своей скорой смерти, и в какой-то момент я уже стал забывать, почему пустота когда-то казалась мне лучше боли. Мне нравилась та жизнь, которая была у нас с Вероникой. И я знал, что во многом обязан этим именно ей.

Единственный проблемный эпизод у нас случился в конце зимы, когда процесс написания романа неожиданно зашел в тупик и у меня начались проблемы с дальнейшим сюжетом. Поступки персонажей вдруг стали казаться мне нелогичными. Я сообщил об этом Веронике, и она вдруг восприняла это сообщение намного болезненней, чем я предполагал. Мы поссорились, и после этого она пропала на какое-то время. А я больше ничего не писал и только думал о том, нравился ли я ей, как мужчина, или она всегда любила во мне только писателя?