Лана Барсукова - Сочини мою жизнь [litres]

– Я еще и не начал.

– Вот, значит, самое время заканчивать, иначе поздно будет. Пойми, в каждом деле есть свои ограничения. Вот у балерины ограничения по весу, она не может себе позволить тортик съесть. А у бизнесмена ограничения по конфликтам. Ну не можешь ты себе позволить кому-то из верхов по морде дать, как бы тебе этого ни хотелось. Да что я тебе говорю? Ты сам все прекрасно понимаешь. Терпи, Игорек, терпи. Ты на праздники куда едешь? – резко поменял он тему.

– А на фига тогда?

– На фига ехать? Чтобы отдохнуть…

– Нет, на фига тогда бизнес делать, если он меня свободнее не делает?

– Все, Игорек, сворачиваем митинг. Философские вопросы мы с тобой обсуждать сейчас не будем, – и Петрович разлил остатки коньяка. – Мне еще с сыном уроки делать, я прямо тащусь от их русского. В маразме есть что-то притягательное, не находишь?

– Не нахожу. – Игорь выпил коньяк и очень ненатурально сделал вид, что вспомнил о какой-то назначенной встрече. Он спешно попрощался и направился к выходу.

«Только бы дров не наломал, дуралей», – подумал Петрович с завистью. Он завидовал тому, что Игорь моложе его, хотя они и ровесники. Только молодые бывают влюбленными и глупыми, независимо от возраста.

Игорь Лукич в студенческую бытность хорошо учился и редко списывал на экзамене. Но однажды, в самый разгар романа с Варварой, его будущей первой женой, он подошел к сессии с девственным сознанием. Там болтались только строчки каких-то бардовских песенок, которые любила напевать Варвара, нещадно фальшивя, и расчеты с бригадиром разгрузочно-погрузочных работ с ближайшей железнодорожной станции, где удавалось заработать на цветы и босоножки для той же Варвары. Не самый подходящий багаж для сессии – ни формул, ни алгоритмов, ни конспектов. Легкая паника переросла сначала в стойкую тревогу, а потом и в гнетущее предчувствие надвигающейся катастрофы. Игорь спал и видел сны про свое отчисление.

Варвара пыталась помочь, сгребая для Игоря килограммы чужих конспектов, на изучение которых у него не было ни времени, ни сил. Впихнуть все это в парализованный паникой мозг он не мог. Дело шло к печальному финалу.

Спасение пришло откуда не ждали. Субтильный, малообщительный и очень одинокий студент их курса, имени которого неблагодарная память даже не сохранила, пришел к Игорю и предложил помощь. Он покупал дружбу и покровительство. Игорь срядился на покровительство. В ответ студент рассказал ему систему, по которой он удачно списывает много сессий подряд. Это было настоящее ноу-хау. Остроумное, дерзкое и очень эффективное списывание гарантировало результат.

Игорь попрактиковался в тиши библиотеки и пошел на экзамен. Но все-таки в деле списывания он был салагой и быстро привлек внимание профессора. Его выдавали нервно сжатые губы и округлившиеся от страха глаза. Студент и профессор несколько раз сталкивались взглядами, и Игорь тихо потел от волнения. Однако все было шито-крыто. По крайней мере, Игорю так казалось. И вот, когда он почти закончил переписывать убойное доказательство теоремы со шпаргалки на экзаменационный лист, к нему подошел профессор и победно сказал: «Молодой человек, как вам не совестно? Вы же списываете! Немедленно покиньте аудиторию, встретимся на пересдаче». И Игорь, сгорая от стыда, ушел. Правда, остальные экзамены он как-то осилил и счастливо избежал отчисления.

На пересдаче этого злосчастного предмета он вырвал из рук судьбы свою положительную оценку и, окрыленный этим результатом, решился спросить у профессора о причине своего провала. Как же его разоблачили? Ведь технически все было, кажется, безупречно. По крайней мере, он так и не смог найти объяснения своему фиаско. И тогда профессор, задумчиво посмотрев поверх очков, невозмутимо сказал: «Вы, молодой человек, видимо, не играете в покер. Очень занятная игра, между прочим. В ней иногда, чтобы выиграть, надо блефовать». – «Так вы не видели, как я списываю?» – «Нет, конечно, я лишь предполагал это по вашему взволнованному виду, не более». Игорь сто раз забыл этот предмет, под пыткой не смог бы доказать коварную и каверзную теорему, но урок профессора-картежника запомнил на всю жизнь. Больше никому и никогда он не позволял блефовать.

Игорь Лукич, вспоминая профессора, дожевывал третий бутерброд в думском буфете. Время шло, а Валериан Генрихович все не шел. Покупать четвертый бутерброд не хотелось. «Так и разориться недолго», – подтрунивал над собой Лукич.

Наконец в буфете появился неприметный силуэт «серого кардинала» ведущей партии. Партия вела за собой народ, но не уводила слишком далеко, за что ее ценили все ветви и звенья государственной власти.

Валериан Генрихович взял себе салат «Цезарь», жульен из белых грибов и парочку пирожков, чисто машинально отметив, что заплатил за этот продовольственный набор меньше, чем вчера за кофе в каком-то московском ресторане, и в приподнятом настроении присел за столик. Настроение его было отличным не только по причине экономии. Он только что с особой язвительностью и меткостью плюнул с высокой трибуны в сторону Запада, за что получил благодарность от самого Пал Палыча. Тот прямо так и сказал: «Что-что, а плеваться ты умеешь, прямо в темечко, другой клюнуть так не сможет, как ты плюнуть».

Пребывая в эйфории, Валериан Генрихович не сразу заметил подошедшего к нему Игоря Лукича. А заметив, оперативно отреагировал улыбкой и широким жестом, приглашая присесть за свой столик.

– Прошу, как говорится, к нашему шалашу.

– Спасибо, я уже перекусил. Извините, что потревожил, но буквально на одну минуту.

– Да-да, ничего страшного, не извиняйтесь, все мы люди государевы, себе не принадлежим, и поесть бывает некогда, дело есть дело, – зачастил он.

– Только один вопрос.

– Да что же вы так церемонно? Мы же партийные товарищи. Кстати, хорошее было слово – «товарищи», и заменить-то его нечем. Помогу чем смогу, вы же один из самых перспективных наших кадров. И могу без ложной скромности сказать, что имел некоторое отношение к вашему партийному продвижению, приложил руку, так сказать, – и он заискивающе улыбнулся.

Игорь Лукич перегнулся через стол, не торопясь смерил товарища по партии критическим взглядом и ледяным голосом сказал:

– Ну, положим, к моему, как вы выразились, продвижению вы приложили не только руку, но и изрядную долю фантазии. А она у вас весьма затейливая.

Валериан Генрихович проглотил воздух и треснувшим голосом поинтересовался:

– О чем вы?

– Вам лучше знать, – сказал Лукич многозначительно. Он тщательно выбирал слова. Искусство блефа требовало снайперски подобранных фраз.

– Что я должен знать? Подробности вашего выдвижения давно стали делом прошлого, всего и не упомнишь.