Владимир Логинов - Ад криминала: Рассказы и очерки

Но и тайная полиция не дремала. Две скрытые телекамеры в кухне и комнате Апостола денно и нощно записывали каждый его шаг, каждое слово, сказанное им его соседу-философу. А после того как эксперты несколько раз прокрутили пленку с его песней о любви, шеф управления наложил визу на план операции "Апостол-119". Начиналась она следующим утром…

Ночью Апостола сковал сердечный приступ. Онемела левая половина тела. Радужные круги перед глазами лопались как воздушные шары, на их месте возникали дыры с едва светящимися точками в центре. По ряду симптомов Апостол понял, что что-то неладное с костным мозгом. Надо было немедленно вызывать Валентину — врача гипнонарколога, которая вытаскивала его из хронических запоев. Но время… На часах было всего три пятнадцать, а раньше десяти она все равно не появится. Значит, надо как-то забыться на несколько часов. Но как?

Прикинув несколько вариантов, он заплакал от бессилия перед судьбой. Вариант был только один — будить Андрея Ивановича. Что он и сделал. Просидев с соседом до шести утра и опорожнив еще две бутылки, он кое-как протянул до девяти и позвонил врачу.

Валентина приехала через час. И не одна. Взглянув на ее спутницу, Апостол обомлел — еврейка лет семнадцати, которая, казалось, по дьявольскому наущению попала вместо конкурса красоты к нему на квартиру. Но самое потрясающее — она была как две капли похожа на ту сандарукскую флейтистку из второго века…

— Это Ира, сестра милосердия из благотворительного фонда, — представила свою спутницу Валентина. — Вы, Фома Иосифович, ложитесь в постель, сейчас я вас напичкаю инъекциями, а Ира посидит с вами до вечера.

"Что-то она не похожа на сиделку", — отметил про себя Апостол, но тут его закачало, и он поплыл, вовремя подхваченный женщинами.

Его заставили выпить целую горсть разноцветных таблеток в яичном белке, искололи обе ягодицы, ввели в вену огромный шприц жидкости, которая, казалось, сжигала огнем его отравленную алкоголем кровь. Когда жар утих, у Апостола поднялась высокая температура, и он заметался по постели, как уж на сковороде. Ирина с трудом удерживала его на софе. Потом тело обмякло, и Апостол проваливался в полузабытье.

Когда он очнулся, то увидел перед собой сиделку в купальном костюме. Тело ее было настолько совершенным, что слепило и ранило до боли, заглушая муки души и тела. Он ощутил эрекцию, сопровождающуюся бешеным стуком сердца.

— Мне стало жарко, и я сняла платье, пока вы спали. Извините, пожалуйста, — проговорила она, смущенно улыбнувшись.

— Что ты, что ты! — заволновался Апостол. — Ты — чудо небесное. Иди ко мне поближе. Я расскажу тебе о нашей встрече в Сандаруке. Это было очень-очень давно. Ведь мы же уже встречались, не правда ли?

— И ты споешь мне свою песнь о любви по-древнееврейски?

— Неужели ты помнишь? — вздрогнул от неожиданности Фома.

— Почти слово в слово. А помнишь ли ты, как я валялась у твоих ног, умоляя меня взять с собой?

— Прости меня! — зарыдал Апостол. — Прости, если можешь! Я знал, что мы когда-нибудь обязательно встретимся…

— Ну вот и встретились! — рассмеялась Ирина, обнажив прекрасные зубы. — Теперь ты в моей власти, и тебе придется помучиться. Если б ты знал, как мне было тяжело там, в Сандаруке, без тебя…

— Я искуплю свою вину любыми муками, только сядь поближе, чудо мое.

— Я даже лягу, если ты не возражаешь! — захохотала сиделка и, сняв купальный костюм, прильнула к нему.

Апостол обезумел. Как зверь, настигший свою добычу, он терзал ее тело, забыв обо всем. Когда он выдохся, то с ужасом обнаружил перед собой глаза соседей и дебильно-ядовитое лицо участкового. Что это: сон или бред? Нет…

Разгоряченная Ирина, только что сладострастно извивающаяся под ним, вскочила с постели и истерично закричала:

— Вот что этот талантливый алкаш делает с сестрой милосердия! Вот так их, подонков, выхаживать! Вы все видели?! — Она схватила свою одежду и шмыгнула в ванную.

Все, что потом произошло с Апостолом — вплоть до мордовского лагеря, — он вспоминал как дурной сон: следственный изолятор, суд, этап… Тайная полиция в деталях реализовала операцию "Апостол-119", суть которой состояла в том, чтобы осудить по "потолку" Иуду Фому по сто девятнадцатой статье Уголовного Кодекса России (половое сношение с лицом, не достигшим половой зрелости) на три года лишения свободы в ИТУ общего режима. А там, в зоне, из него должны были сделать "петуха", то есть "опустить", как выражались осужденные. Это делали практически со всеми этапированными по статьям от 117 (изнасилование) до 120 (развратные действия). Но с Апостолом вышла накладка: зэковское "радио" уже сообщало об этапированном писателе Константине, осужденном по статье, любимчике многих "отрицалов" — зэков, борющихся за права осужденных с администрацией. Константин-булгаковед и сын сотрудницы внешней разведки России — оказался крепким орешком для госбезопасности. Конечно, он часто объявлял голодовки и несколько недель подряд (вопреки всем правилам содержания осужденных в ИТУ) сидел на одной воде в штрафных изоляторах, но едва он возвращался в отряд, как зэки отпаивали его чифиром, откармливали и целыми ночами напролет слушали его рассказ о "Мастере и Маргарите" — романе Михаила Булгакова, который он знал наизусть. То же самое произошло и с Апостолом: сто двадцать зэков его отряда слушали, затаив дыхание, до самого утра любую книгу Библии, которую Апостол знал ничуть не хуже, чем Константин "Мастера". Иуда Фома даже ввел обряд крещения в зоне, и узники других лагерей просились у администрации этого учреждения "покреститься у Апостола". Настоящий священник, приглашенный администрацией для посрамления Апостола, сам преклонил пред ним колени и молча удалился. Начальник зоны, полковник Бургомистров, места себе не находил: с одной стороны на него давили органы, приезжавшие из Москвы и требовавшие во что бы то ни стало Апостола "опустить" или спровоцировать драку, чтобы его вообще ликвидировать (убийство зэка в зоне "стоило" всего пять пачек чая); с другой — Апостол был симпатичен Бургомистрову, ибо он не походил ни на одного политического, которых начальник знал. Но сделать "козла" (прислужника администрации) из Иуды Фомы было невозможно — он был слишком умен и справедлив. Вспоминая свои мучения с осужденными по 70 статье УК (антисоветская агитация и пропаганда), Бургомистров мучительно искал выхода из положения — надо было избавиться от Апостола каким-то естественным путем. И, разумеется, без крови и скандала. Его уже ославили на весь мир бывшие политические: литературовед Даниэль и поэтесса Гришинская.

С Даниэлем он намучился не дай Бог: пальцем не тронь, в ШИЗО больше двух недель не держи… А однажды, когда в пошивочном цехе был обеденный перерыв, этот диссидент, как всегда против всего протестовавший, включил резак и, подтащив целый контейнер готовой продукции, порезал ее вдоль и поперек, тем самым выразив свой протест коммунистическому режиму.