Владимир Логинов - Ад криминала: Рассказы и очерки

— У меня тут дельце, Федя, к тебе есть, — сказал, усаживаясь в кресло, Сосунов. — Плотник-то у нас на полставки, а работы до черта.

— Больше нету, — отвечал равнодушно Акулов. — Да и плотник он хреновый.

— Хреновый — не хреновый, а инструмент у него свой. Да и материала у нас нет. Какой хороший-то работать здесь будет? Хороший на хорошем месте сидит, по двести зашибает.

— И то верно, — согласился зам. по АФЧ. — А ты что предлагаешь?

— Дать ему еще полставки полотера.

— А кого оформим?

— Найдем кого-нибудь.

— Ладно, оформляй. Только магарыч мне ставишь ты, а не он. Понял? Да и вообще, я знать не знаю про твои дельца. Ясно?

— Мог бы и не говорить, — обидчиво пробурчал Сосунов и вышел.

К вечеру, когда он сидел в тени старых лип, образующих сквер перед домом-музеем Денисова, к нему подошел Петрович-плотник и деликатно подсел на скамейку.

— У тебя пенсия сколько? — тихо спросил Сосунов.

— Сто один.

— А у жены?

— Пятьдесят.

— Ты можешь ее оформить на полставки полотера?

— У нее ноги больные.

— Ты или дурак или прикидываешься? — серьезно взглянул на подчиненного завхоз. — У меня один студент на две ставки натрет. Только это не твоего ума дело. Раз в месяц она за зарплатой сможет подъехать?

— Конечно, сможет, — догадался плотник.

— Так пусть тогда пишет заявление и к Акулову. А вместо нее будешь ты по плотницкой части работать. И с тебя, как говорится, червонец в зарплату. Вроде как подоходный налог, понял? И лично мне. Только не думай, что я для себя. Надо вон мусор вывозить, землю, саженцы, а наличных денег ни хрена не дают.

— Варфоломей Анатольевич! — благодарно заговорил плотник.

— Не надо, — отстранился Сосунов. — Скоро магазин закроется.

— Я мигом! — вскочил плотник и скрылся за воротами.

Через полчаса Сосунов запер в сейф оставшиеся полбутылки коньяка и, поправив галстук и значок ветерана, не спеша вышел на улицу. Второй рабочий день его на новом месте в новом учреждении закончился.

В трехкомнатной квартире Варфоломея Анатольевича, которую он занимал вместе с женой Марией Ивановной, стоял вкусный и пряный дух. Хозяйка дома приготовила на ужин телятину, запеченную в горшочке. Блестящие листочки салата украшали глубокое блюдо, полное тонко нарезанных овощей. Это был любимый салат Варфоломея Анатольевича, которым покорила его сердце в нэпманские времена комсомолка Маша Сизова. Надо бы сказать несколько слов об этой добрейшей и уважаемой всем домом женщине, прожившей почти полвека с нашим героем.

За свои шестьдесят пять лет Мария Ивановна Сосунова нигде, кроме как дома, не работала. Родом она с Кубани, а в Ростов, где и встретился ей будущий муж, приехала поступать в медицинский техникум. Но на экзамены не явилась, по той причине, что уехала с любимым Варфоломеем организовывать колхоз. Она была одной из первых председательш первых председателей первых колхозов. Одним словом — настоящей комсомолкой двадцатых годов.

Как и многие ее подруги, Мария Ивановна боготворила Сталина. Она была глубоко убеждена в том, что социализм давно построен, что партия свята и непогрешима и каждый получает столько, сколько ему и положено получать. Домашние свои обязанности она блюла безукоризненно, правда иногда жалуясь на базарные цены: "Совсем обнаглели, сволочи! Не колхозники, а спекулянты! Пересажать бы их всех!" Но когда сама приторговывала на рынке (у Сосуновых был большой дачный участок с огородом и фруктовыми деревьями), то такую цену заламывала, что колхозники содрогались.

У Сосуновых было два сына, оба на дипломатической службе за границей. В воспитании внука и внучки Мария Ивановна принимала активное участие, за что и заслужила себе их любовь и уважение. Однако главное, за что любили бабку баловни-внуки, — деньги, или, говоря одесским жаргоном, "шпалера", которую всю свою жизнь "печатал" гениальный дед Варфоломей, положивший традицию первых руководителей "нового типа".

Читатель, видимо, несколько удивлен, почему я так подробно рассказываю о самодовольном Варфоломее и его семействе. Но на то есть две существенные причины. Во-первых, я несколько лет "батрачил" у нашего героя в годы учебы в Высшей школе искусств, расположенной неподалеку от дома-музея Денисова, где был оформлен на ставку дворника. Ну а во-вторых, — случайная смерть завхоза Сосунова на рабочем месте носила такой символический характер, что требовала глубокого и всестороннего осмысления каждым, кто знал этого незаурядного человека.

Незаурядность Варфоломея Анатольевича зиждилась на его самой примитивной заурядности обыкновенного животного уровня: чего-нибудь выпить и чего-нибудь хапнуть. В день зарплаты я, как и все сотрудники хозяйственного персонала, отстегивал ему пятерку. Это было гарантией того, что в какой-то непредвиденный случай он меня обязательно прикроет. Случаем таким мог быть невыход на работу по причине банкета или вечеринки у одного из моих товарищей по случаю выхода книги или постановки спектакля. Такие события слушатели нашей школы отмечали бурно и с приключениями. Видя, что я на уборку не вышел, Сосунов сам, засучив рукава, подметал двор, но на следующий день обкладывал меня четырехэтажным матом и велел выкладывать в зарплату соответствующий дневной заработок согласно месячному жалованию.

Примерно раз в месяц он оформлял меня на временную работу в РСУ Минкультуры или же просто по трудовому соглашению. Я красил кованые решетки оград и жестяную кровлю здания, белил потолки, долбил асфальт, грузил мусор, корчевал пни спиленных деревьев. Когда работы было много, я приводил одного или двух сокурсников на подмогу. Но дед Варфоломей всегда был тут как тут. Сняв пиджак, а иногда и рубашку, он крутился вокруг, помогая дурацкими советами, или даже хватался за лопату, кисть, лом. Он создавал атмосферу такого деятельного и непосредственного участия, что мне совестно было глядеть ему в глаза, когда он, поймав меня на выходе из кассы, протягивал руку со словами: "Я же помогал вам!" "Сколько?" — спрашивал я. "Давай десятку! "говорил он, если речь шла о заборе, пеньке, машинах мусора, или: "Давай тридцатку", — если я получал за долбежку асфальта, окраску крыши и т. п.

На полученные деньги мы с приятелями покупали водку и пиво. Накрыв стол в дворницкой, садились пировать. Дед Варфоломей был покровителем таких мероприятий, и первый стакан, естественно, наливался ему. Но он знал меру и более трехсот граммов водки за один прием не употреблял. Похватав чего-нибудь из закуски, он начинал учить жить:

— Вот вы по два института кончили, а голытьба голытьбой. Потому что жить не умеете.

— Поделись опытом, дед, может, научимся, — просил его наблюдательный новеллист Саша Яковлев.