Владимир Логинов - Ад криминала: Рассказы и очерки

— Я слышал, что жена командира тоже студентка филфака рижского университета…

— Была. Однажды ректор заявил: "Студентка Млынник больше у нас учиться не будет”. И все. Появился приказ: отчислить, без всякой мотивировки.

— А сколько ваши мужья получали в Риге?

— Мой с первого дня в отряде. Сначала у него был оклад 145 рублей, потом 240, а перед отъездом сюда, в августе, — 390.

— Здесь им дали по четыреста. Вам хватает этих денег?

— Вот у меня семья четыре человека, — говорит Маша, — двое детей. Разве мне хватит этих денег? А одежда? У нас, в Прибалтике, зиму можно и в куртке проходить, а здесь же надо покупать теплые вещи.

— И подработать нельзя?

— У нас до сих пор нет ни прописки, ни мест в детсадах и яслях, ни талонов на продукты. Вот напротив детсад, как-то я зашла туда с ребенком поиграть на площадке, так тут же выскочила воспитательница какая-то и меня в присутствии ребенка четырехэтажным матом покрыла и за забор выгнала.

— Да, к Тюмени надо привыкать. Это не Рига.

— Я не знаю, смогу ли я к этому городу привыкнуть, — вдруг заговорила белоруска. — Стоим мы с подругой на автобусной остановке, и к ней один ханы-рик подходит, иначе его не назовешь: "Семечки хочешь?" — спрашивает. Она головой покачала. А он сплюнул шелуху и так запросто: "Ну тогда пойдем за угол трахнемся"…

— А вот как с продуктами, ведь здесь же все по талонам.

— Нет у нас никаких талонов, и неизвестно, будут ли они. Здесь в автобусах давка ужасная, а в магазинах хамство невиданное. Вот я сама продавщица, и меня в училище учили молодому человеку, даже если ему одиннадцать лет, "вы" говорить. А здесь продавцы без мата слова не скажут. Отношение к женщине ну просто ужасное, на рынке их торгаши прямо по лицу их же авоськами бьют.

— А я слышал, что вашим мужьям не то в Америке, не то в Канаде работу предлагали. Вы бы поехали с ними?

— А чем Канада хуже Тюмени? — смеется Анитэ. — Нам, женам, лично никто не предлагал. Предлагали договоры на несколько человек по разным странам, но мы на все пошли и пойдем до конца ради того, чтобы отряд сохранить. Ради этого мы все сюда семьями и приехали. Мы еще в Латвии взводами держались: дни рождения вместе отмечали, ездили на природу, на шашлыки, на рыбалку…

— Видимо, пора и вам форму омоновскую надевать?

— А что, мы согласны, — улыбается Анитэ. — Но пока наших мужей хватает.

— Я понимаю, что вы готовы терпеть лишения до конца и даже тогда, когда терпение кончится. Но жизнь есть жизнь. Может быть, вам вернуться в Ригу?

— Вернуться мы, конечно, очень хотим. Но в Латвии наших мужей нигде на работу не примут. Там же на них столько грязи вылили, хотя мы уверены, что они везде поступали правильно.

— А может, им вообще уйти из ОМОНа?

— Если бы мой муж это сделал, — вдруг заговорила самая тихая омоновка, — то я бы после этого перестала его уважать…

В Прибалтике командира ОМОНа Чеслава Млынника часто сравнивали с легендарным героем английских баллад Рооин Гудом — борцом за справедливость, защитником бедняков и непримиримым врагом шерифов и епископов. И это было не случайно. Буквально до сентября прошлого грда (до того, как отряд оказался в пике политического конфликта в республике) ОМОН, можно сказать, на руках носили: он помогал городу поддерживать порядок, дежурил в ресторанах, СИЗО, помог раскрыть десятки преступлений. Вот только в отличие от английского Робин Гуда и его стрелков Чеслав Млын-ник и его команда не кончали свои операции попойками. Не пьют эти ребята. И скорее всего потому, что видят в своем командире личность, я бы сказал, уникальную.

Я встретился с Чеславом на улице. Этот невысокий тридцатилетний парень в кожаной куртке оказался почти седым человеком с глубоко посаженными недоверчивыми глазами. Я уже знал, что он воевал в Афганистане, был ранен, орденоносец. По званию — майор милиции.

Мой сопровождающий — подполковник милиции В. Пелевин изложил ему суть моего приезда. Командир с минуту помедлил, потом пригласил нас к себе.

— Время у меня есть, — пояснил он по дороге. — Сегодня я взял у генерала пару дней, чтобы прийти в себя. Слишком уж зашельмовала нас тюменская пресса, что даже ребята занервничали. То и дело подходят и спрашивают: "Что будем делать, командир?”

Когда мы пришли к нему, расположились в небольшой комнате, я включил диктофон.

— О вас гуляют легенды, Чеслав Геннадьевич. Расскажите, кто вы, что вы и откуда родом?

— Отец мой поляк, дед кадровый военный. Родился я в Белоруссии, вырос в Латвии. Воспитывала меня бабушка, она из старинного княжеского рода. То, что она в меня вложила в детстве, определило всю мою нравственную позицию в жизни.

— Интересно, что же?

— Ну прежде всего она меня поднимала в пять часов утра. Сверстники надо мной смеялись: "Ты что дурак, что ли, в пять часов вставать? Мы за десять минут до школы вскакиваем и бежать!” Потом она не позволяла мне читать книги за обеденным столом и в туалете. Она мне говорила, что у меня обязательно должно быть три папки: белая, где должны быть все бумаги на сегодняшний день; зеленая — по личным делам; красная — по служебным. Кабинет, заверяла она, должен быть большим, в нем не должно быть ничего лишнего, стол должен быть огромным, и за ним ты должен чувствовать себя хозяином. Это все имеет психологическое воздействие на человека, зашедшего к тебе, и подчеркивает твою ответственность. Нельзя приходить к начальнику и притягивать ему жеваную бумажку, от которой он лишь брезгливо поморщится, что бы там на ней не было написано. Желание добиться какой-то цели должно быть тактически построено очень грамотно: ты не унижаешься и вместе с тем добиваешься своего… В общем-то, она учила меня тому, что есть определенная грань, которую ни в коем случае переступать нельзя, иначе ты потеряешь человеческое лицо. И это воспитание выработало во мне другие черты.

— Какие, например?

— Ну, если я, положим, ел вилкой селедку, то другой пищи я ею не касаюсь. А у нас в ресторане говорят: "Подумаешь! Возьми да вытри!” Вот в ГАИ, например, я не могу работать, потому что сам люблю быструю езду. Как я смогу штрафовать людей за превышение скорости? Так же я не смогу сидеть и торговать в киоске. Может, это и ничего, но я лучше застрелюсь, чем стану торгашом. Я не могу унижаться и не допущу, чтобы кто-то унижал меня.

— Хорошо. А вот как из вас вырос "особый" милиционер?

— Где-то класса с четвертого я начал тренироваться, но, конечно, не в корыстных целях. Все приходило естественно.

В 1978 году закончил школу, пошел в армию. В декабре 1979 наш батальон отправили в Афганистан, потом ранение, госпиталь. 28 ноября 80-го демобилизовался, а 15 декабря уже пошел на работу в милицию. Закончил рижскую среднюю школу милиции, потом Высшую школу МВД СССР в Минске, проработал год участковым, год опером, командовал оперативным отделом поисковой группы. 1 декабря 1988 года был создан рижский ОМОН. С первого дня в отряде. Наш начальный костяк — 17 человек — уже на третий день поехал на первое задание без оружия, хотя там были убийства.