Геза Оттлик - Училище на границе

Подозревал он свою любовницу по имени Теодора. Это была красивая, молодая, богатая и элегантная дама, но, не довольствуясь этим, она к тому же имела обыкновение возбуждать вокруг себя кипение страстей. Муж ее курсировал на небольшом спортивном автомобиле между Будапештом и провинцией, проворачивая сомнительные коммерческие дела, — что называется, тертый калач. Это был белокурый тощий малый, вечный студент и свежеиспеченный генеральный директор чего-то где-то. Жили они на широкую ногу. Середи из-за его манер и добродушного вида многие считали глуповатым. Муж Теодоры тоже обращался с ним с благожелательным превосходством. Но если бы он ненароком оказался той ночью в Вараде, то здорово удивился бы проницательности Середи в отношении красавицы Теодоры. Очаровательная Тео около полуночи, после краткого допроса призналась, что пакет с бумагами украла она, затем бросилась на диван и устроила истерику. Лежа лицом вниз, она корчилась среди подушек. Середи приподнял подбородок Теодоры, взглянул на потоки женских слез и безжалостно влепил ей две пощечины, справа и слева. Даже я удивился.

Тео растерялась. Она перестала плакать и, широко раскрыв глаза, уставилась на Середи.

— Прости, Тео, — тихо сказал Середи. — Я очень прошу, не плачь и не лги. Сейчас это совершенно ни к чему.

Я, представленный под псевдонимом, как и было условлено, безмолвно и с загадочным видом сидел возле камина. До сих пор все шло прекрасно, но сейчас мы все трое словно начали играть совсем разные пьесы. Середи разлил коньяк и Тео тоже сунул в руку рюмку.

— Ладно, — сказал он. — Ну, давайте. Выпьем с испугу.

Мы выпили.

— Скажи нам только, — начал Дани, — зачем ты взяла этот мусор и куда дела?

— Но ведь я уже сказала, что…

— На коленях умоляю, — прервал ее Середи приятным, спокойным, дружелюбным тоном, — на коленях умоляю, любовь моя, не лги. Я знаю, что я был первым твоим мужчиной, я знаю, что ты вернулась ко мне потому, что врачи сказали, что жить тебе осталось ровно шесть месяцев и от твоей редчайшей тропической болезни нет средств, я знаю, что ты работаешь на английскую разведку. Вот только они с тобой не работают. Возможно, зря, но что поделаешь. Они, знаешь ли, очень консервативны. У них бедное воображение.

Я не мог взять в толк, куда клонит Середи, он играл уже какую-то новую пьесу, я же — под псевдонимом — продолжал сидеть возле камина, увязнув в отведенной мне роли. А Теодора растерялась до такой степени, что эта история вообще переставала ее интересовать. Глубоко уйдя в себя, она размышляла, верно, как могло случиться, что этот милый болван, этот штабс-капитан, простак и ее преданный раб, оказывается, уже несколько лет просто водит ее за нос и не так уж влюблен в нее, как она полагала и как ему положено. Для нее это было дело нешуточное, и ее подурневшее от умственного напряжения лицо ясно говорило, что ее одолевают тревожные мысли. Эта прелестная, сумасбродная телочка, решил я позднее, скорее пошла бы без вины под расстрел, чем признала бы, что не смогла обвести вокруг пальца кого-то из своих поклонников. А между тем с Середи ей это почти удалось, просто ей был недоступен его юмор.

Тот, кто понимал юмор Середи, находил, что он гений. В генеральном же штабе, на мой взгляд, не думали, что он способен хватать с неба звезды, его просто считали чрезвычайно старательным, аккуратным, в меру способным, цепким, логически мыслящим, пригодным для службы офицером. Чтобы подозревать Теодору, как я уже говорил, имелись веские основания, однако столь быстрое ее признание не означало, что у Середи гениальное чутье, ни тем более что это результат его упорной умственной работы; той же ночью в похищении бумаг созналась еще одна женщина. Девочка горничная, открывшая мне дверь.

Для Середи это было уже слишком. Он прокашлялся и заговорил, обращаясь к девушке на «ты».

— Ты даже не знаешь, что там было, — сказал он очень низким голосом. — И сама ведь не понимаешь, о чем болтаешь.

Девушка стояла перед ним бледная, цвета слоновой кости, ее большие глаза лихорадочно блестели, тело напряглось, и как на экзамене, от которого зависела ее жизнь, она, словно вызубренный урок, начала пересказывать военный, с канцелярским душком текст.

— Инструкция группе вэ-ка-це по организации, управлению и т. д. и т. д. и выполнению особых заданий в связи с операциями «м» дробь три и бэ-о…

Я с удивлением заметил, что теперь уже Середи побледнел, слушая эту малоинтересную бессмыслицу. Сначала он наклонился на стуле вперед, потом медленно откинулся назад и дрожащей рукой потянулся к стакану. Эта маленькая секейская горничная и была Магда, с которой он сошелся тринадцать лет спустя.

Когда мы сошли вниз по другой, более приличной лестнице бассейна «Лукач», оказалось, что Середи захотел выяснить не столько мое, сколько свое собственное мнение. Он полагал, что мне со стороны легче разобраться в сумбурном кавардаке его жизни, а раз так, то я, возможно, помогу ему представить себе ситуацию с точки зрения самого господа бога, который взирает на все это сверху.

Середи, полный, лысеющий, голубоглазый и добродушный малый, похожий на медвежонка, не имел ничего общего ни с тореадором, ни с красавцем гусаром, ни с поэтом-романтиком. Он любил музыку и живопись, некоторые виды спорта, хорошую еду и тонкие вина. Казалось, что этим и ограничиваются страсти его жизни и женщины не особенно смущают его душевный покой. А между тем они очень даже его смущали. Хотя он довольно серьезно относился к своим увлечениям и маниям, главным образом к музыке и живописи, на самом деле его занимало совсем другое. Он вечно влипал в разные истории из-за женщин.

Он никогда не имел бы у них успеха, если б не пускал в ход, на мой взгляд вопреки правилам честной игры, свою особую мужскую привлекательность, специфическое личное обаяние, ловко, даже искусно сохраняемое и никогда не изменяющее ему прямодушие. После двух-трех недель знакомства с ним становилось бесспорным и явным, как тиканье часов, стрекот кузнечиков, запах бузины или звезда на небе, что перед вами честный и добрый человек. На эту удочку самым забавным образом и клевали женщины. Тем более забавным, что на нее попадались не только столь же честные и добрые провинциальные дурнушки, будущие кроткие женушки, но и прелестные, испорченные столичные обольстительницы. Как раз из-за них-то и влипал в истории Середи.

Этот не вполне законный метод обольщения неизбежно оборачивался расточительством времени, словом, честно говоря, настоящим успехом у женщин Середи все же не пользовался. Ибо в сорок пять лет у него была одна жена, с которой он прожил в любви и согласии шесть лет, одна любовница, их взаимная любовь длилась уже девять лет, а теперь еще и Магда — они безнадежно любили друг друга тринадцать лет и теперь, наконец, сошлись.