Эндрю Ридкер - Альтруисты [litres]

Помимо прочего, он теперь жил в страхе. Комната Чарли была прямо напротив его комнаты, и на двери по-прежнему висело знамя. «Твой ближний». Эти слова почему-то приобрели зловещий смысл. Итану приходилось заранее планировать вылазки из номера, чтобы случайно не столкнуться в коридоре с соседом. Сначала он целые дни проводил на кампусе: уходил из дома рано, возвращался поздно. Однажды вечером Итан переступил порог своей комнаты и услышал за спиной щелчок дверного замка. Он явственно ощутил позади чье-то присутствие, залетел в комнату и с грохотом захлопнул дверь.

На последнем курсе Итан наведался в ботанический сад. Он шел по тропинкам и смотрел на свои ноги, подсвеченные вмонтированными в землю светильниками. Среди зелени прогуливались парни в штанах цвета хаки и девушки в сарафанах. Кто-то, элегантно отставив мизинчик, пил шампанское. Ребята, которые только что уминали китайскую еду на тротуарах, в одночасье превратились в леди и джентльменов. Мимо, хихикая, пробежала босоногая девчонка. Конкурирующие акапелловцы мирно распевались все вместе. На лужайке царил дух всепрощения, роз и тюльпанов: ни намека на обиды и прочие дурные чувства.

Итану не терпелось выпуститься и уехать в Нью-Йорк. Сегодня он притащился в ботанический сад на гала-концерт для выпускников – неизвестно с чего решив, что в последнюю неделю учебы родственная душа вдруг найдется, выйдет из укрытия и скажет: «Наконец-то ты пришел!» Но, нарезая круги по саду, он ощущал лишь стыд и растерянность. Как все эти люди – гораздо менее привлекательные, менее умные и менее талантливые, чем он, – умудрились за считаные годы создать столь крепкие духовные связи? Вокруг были сплошные парочки и компании. Первый автобус до кампуса приезжал только через час, а билетики, по которым можно было получить напиток, у Итана закончились.

Он свернул за угол. На скамейке возле зеркального пруда, скрючившись и уронив голову на колени, сидел молодой человек: то ли спал, то ли плохо себя чувствовал. Вдруг он поднял голову и посмотрел на лиловый стеклянный пузырь с острой верхушкой, похожий на слезу, паривший над поверхностью воды.

Итан обомлел. Он не видел Чарли так близко уже года два. После «Райтона» тот снял квартиру где-то в городе. Замечая его на территории кампуса, Итан прятался за угол (совсем как при встрече с Артуром): да, он боялся за свою жизнь, но куда сильнее был страх перед очередным болезненным опытом. Что мешало Чарли вновь поманить Итана и исчезнуть? Ничего. И уж точно ему не помешал бы сам Итан, который больше всего на свете хотел, чтобы его опять поманили. Впрочем, сегодня вид у Чарли был вполне безобидный: волосы уложены муссом, белая рубашка заправлена в чиносы. Итан аккуратно приблизился.

– О, дружище! – заплетающимся языком произнес Чарли, показывая пальцем на Итана. – Вот идет мой друг!

Итан сел рядом. Он изо всех сил пытался разбудить в себе гнев и обиду на человека, который его бросил, но несчастный вид Чарли, его надутые зеленоватые щеки не вызывали ничего, кроме сочувствия.

– Все нормально? – спросил он голосом своей матери. – Может, принести чего?

– Я тебя знаю, друг.

– Ага. И я тебя знаю.

– Нет, ты не понял. Я тебя знаю . – Он рыгнул себе в локоть.

– Точно ничего не принести? Водички, может?

Чарли помотал головой.

– Ну ок. Я тогда просто тут посижу.

К пруду подошли несколько отбившихся от стада выпускников. По пурпурному воздуху поплыл едва различимый смех. За спиной Итана из воды поднимались три высокие каменные колонны с бронзовыми ангелами, дующими в рожки.

– Все кончено, – вдруг сказал Чарли. – Всему конец.

– Учебе?

– Учебе?.. А, в жопу учебу!

Его глаза были полуприкрыты: казалось, их задернули шторами.

Итану захотелось взять Чарли на руки, отнести в закрытую часть сада, уложить на траву и позаботиться о нем. Куда только делся гнев, на который он имел полное право?

– Что будешь делать летом? – как можно равнодушнее спросил Итан.

Чарли помотал головой.

– Снова поедешь в лагерь?

– Не могу.

– Почему?

– Папа не разрешает. Даже если я сам заработаю. Видимо, я теперь слишком взрослый. – Он с подозрительным прищуром уставился на Итана. – Слишком старый .

– Сочувствую.

– Да, да… – закивал Чарли.

Он проглотил слезы. Содрогнулся. Итан уже хотел сказать, что это не повод для слез, но в тот миг, когда последние солнечные лучи покинули небо и в саду вспыхнули фонари – от их яркого света веки Чарли затрепетали, – Итан понял по его лицу, какая это огромная потеря.

– Все будет хорошо, – сказал он. – Ты умный, обязательно найдешь себе что-нибудь.

Страх полностью исчез. Ну разве может этот человек причинить кому-то боль? Тело Итана, как бокал, наполнилось нежностью.

– А ты куда? – выдавил Чарли.

– Никуда. Я здесь, с тобой.

– Да, но ты ведь уедешь. Куда?

– А! – Итан кивнул. – В среду улетаю в Нью-Йорк.

Чарли наклонился к нему и прошептал:

– Только никому не говори…

– Не скажу.

– …Я мечтаю свалить отсюда нахер!

– Ну так свали.

Чарли шмыгнул носом:

– Может, свалю.

– Почему «может»?

– Тебе легко говорить. Перед тобой все двери открыты.

– Перед тобой тоже.

Чарли помотал головой:

– Нет, тут другое. У тебя, Итан… – Он раскрыл ладонь и обвел ею все кругом, тихонько присвистнув. – У тебя есть все. Я знаю, где ты живешь.

Итан выпрямился:

– Не понял?

– Я знаю, где ты живешь , – произнес Чарли беззлобно, скорее – многозначительно.

– Ты обязательно что-нибудь найдешь, – сказал Итан. – Ты можешь делать все, что захочешь!

Чарли потянулся к нему. Итан машинально закрыл глаза и поджал губы. Почувствовал, как пальцы Чарли коснулись его уха, скользнули вниз и замерли на мочке. Он зажал ее между большим и указательным пальцем и потер, как монетку, – на удачу.

Казнят священника, раввина и инженера. Священник первым подходит к гильотине, встает на колени и сует голову в дырку. Палач дергает за веревку, но ничего не происходит: лезвие застряло. «Чудо! Божественное вмешательство!» – восклицает священник, и его отпускают. Ладно, теперь черед раввина. Он встает на колени, палач дергает веревку. Лезвие начинает падать, но на полпути застревает. «Барух Хашем! – говорит раввин. – Я спасен!» Наконец к гильотине подходит инженер. Он окидывает ее взглядом, сует голову в дырку, а когда палач уже собирается дернуть веревку, кричит: «Стойте! Я понял, где неисправность!..»

Стрекот сверчков. Или, скорее, шорох бумаги, сплоченный гул пятидесяти ноутбуков и едва различимый писк популярной песни в чьих-то болтающихся на груди наушниках. А в остальном – полная тишина.

– Понимаете? Он сам себя погубил! Инженер мыслит рационально, мыслит технически – и поэтому губит себя. В этом соль анекдота.