Фредрик Бакман - Мы против вас [litres]

– Где?

Беньи секунду подумал.

– Беговая тропа на Холме. Людей нет, земля ровная, и фонари горят.

Вильям обиженно кивнул:

– В смысле – чтобы я потом не придумывал оправданий?

Поступки Беньи всегда оказывались хуже его слов, поэтому его ответ прозвучал особенно веско:

– Для тебя, Вильям, никаких «потом» не будет.

Они побежали к Холму. Через весь город. Они бегали так тысячу раз, когда играли в детстве в одной команде и старались тренироваться как можно чаще. Беньи не мог ни в чем уступить первенство Вильяму, он отнимал у Вильяма даже то, чего не хотел отнимать. Теперь, когда они мчались по щиколотку в снегу, они снова стали теми мальчишками. И разделял их все тот же метр – словно Кевин все еще бежал между ними.

Добежав до тропы на Холме, они несколько минут постояли, чтобы успокоить дыхание; из открытых ртов вырывались густые облачка пара. Потом Вильям в красной куртке бросился на Беньи в зеленом свитере, замершего сжав кулаки. Ни друзей, ни оружия – один на одного. Бык против медведя.

Паук и Плотник вцепились в Теему уже перед «Шкурой»: первый порыв – потушить, спасти, защитить. Этот бар был им домом больше, чем их родные дома. Но Паук зашептал Теему:

– Мы знаем, кто это сделал. Суки из Хеда. Мать девушки Плотника видела их, когда была на кухне. Они оставили машины у магазина! Если поехать сейчас, мы их еще догоним!

Когда мужчины в черных куртках протолкались через толпу возле «Шкуры» и бросились к «саабу» Теему, чтобы преследовать врагов в лесу, на них почти никто не обратил внимания. Заметил их только один подросток. Лео Андерсон. Заметил и побежал за ними.

Вильям и Беньи не щадили друг друга. Удары сыпались бешеным градом, оба были так сильны, что уже через несколько секунд лица обоих заливала кровь. Вильям кричал при каждом замахе и ударе – от усталости, от злости. Он был выше – единственное преимущество, которого Беньи так и не смог у него отнять, – и мог бить сверху вниз, а Беньи приходилось бить снизу вверх. Снизу вверх труднее. Они размахивали кулаками целую вечность. Наконец молочная кислота заставила обоих отступить – задыхающихся и окровавленных. Беньи лишился зуба, Вильям едва видел правым глазом.

– Ты был влюблен в него? – вдруг прохрипел он.

– Чего? – Беньи сплюнул в снег красным.

Их разделяло несколько метров, легкие ныли, Вильям опирался ладонями о колени. Палец был сломан, кровь из носу хлестала, как из крана. Боль и усталость заставили его говорить тише.

– Ты был влюблен в Кевина? – повторил он, задыхаясь.

Беньи несколько минут молчал. Его волосы и руки были в крови – не поймешь, где рана, а где он просто перемазался кровью.

– Да.

Беньи признался в этом в первый раз в жизни. Вильям закрыл глаза, чувствуя, как пульсирует нос, и слыша, как через него со свистом ходит воздух.

– Если бы я раньше знал, я бы не стал тебя так ненавидеть, – прошептал он.

– Знаю, – сказал Беньи.

Вильям выпрямился. Постоял, опустив руки, в изорванном, мокром от пота свитере.

– Помнишь лето, в детстве, когда дождь зарядил на целый месяц? Еще ледовый дворец залило?

Беньи, кажется, удивился, но медленно кивнул:

– Да.

Вильям вытер нос тыльной стороной ладони.

– Вы с Кевом летом всегда пропадали в лесу, но в тот месяц, когда шел дождь, вы пришли ко мне домой, спросили, можно ли поиграть в подвале в хоккей. Не знаю, почему вы не пошли к Кеву, но…

– Родители Кева в то лето делали ремонт, – с ожесточением в голосе напомнил Беньи.

Вильям припомнил, кивнул:

– Точно. В то лето. И в тот месяц мы каждый день гоняли мячик у меня в подвале. Мы тогда дружили. Какой ты был классный. Мы тогда не срались друг с другом.

Беньи опять сплюнул кровь в снег.

– Мы спали на полу на матрасах, чтобы, как проснемся, сразу играть…

Вильям тяжело улыбнулся утраченным возможностям и канувшим в небытие годам.

– Когда другие в нашем возрасте несут всякую чушь о детстве, им кажется, что в детстве всегда светило солнце. А я помню, как все надеялся, что пойдет дождь.

Беньи стоял неподвижно. Наконец он сел в снег. Плача или нет, Вильям не понял. И не знал, видно ли, что он сам плачет.

Потом оба разошлись. Не друзьями, не врагами. Разошлись, и все.

Мая и Ана ушли из бойцовского клуба поздно вечером. Пожалуй, слишком поздно, подумала Мира, но, забирая дочь, не читала нотаций. Она предложила подбросить и Ану, но Ана загадочно помотала головой, и Мая поддела подругу:

– Она пойдет домой с Вииииидаром…

Какое же счастье, когда подростки говорят и поступают самым обычным образом, когда девушка дразнит лучшую подругу, поминая ее парня. Мая юркнула в «вольво». И помахала Ане в заднее окно.

Видар ждал ее на опушке. Они с Аной взялись за руки и пошли через ночь. Видар напевал, насвистывал, постукивал пальцами по ноге; проживи они вместе всю жизнь, Ану, может, начало бы раздражать, что ему не хватает контроля над импульсами. Но сейчас она обожала эту бесконтрольность, то, что его чувства жили в нем все и сразу.

Будь у них впереди вся жизнь, они, может быть, гуляли бы теперь в других местах. Может, под солнцем другой страны, может, уехали бы из Бьорнстада и поселились где-нибудь еще, повзрослели бы, построили дом. Родили детей, состарились бы вместе. Чтобы поцеловать его, Ана встала на цыпочки. У Видара зазвонил телефон. Ана учуяла запах гари.

Заметив внезапный страх Видара, увидев, что он побежал, Ана не сделала попытки остановить его. Она бросилась бежать вместе с ним.

По дороге ехала белая машина, ехала слишком быстро. Мужчины в ней скорее были мальчишками. Снимает ли это с них вину? С какого возраста мы отвечаем за свои поступки? А если последствия этих поступков окажутся гораздо страшнее, чем мы рассчитывали?

Когда в зеркале заднего вида внезапно появился «сааб» и мужчины в белой машине поняли, что их преследуют, их охватила паника. Они прибавили газа, «сааб», ехавший за ними, – тоже, водитель белой машины отвлекся от дороги, а в следующую секунду в лобовое стекло ударил свет фар третьей машины, ослепив водителя. Навстречу белой машине несся здоровенный «вольво».

Белая машина скользнула в снег, сидевшие в ней хедцы закричали. Покрышки потеряли сцепление с дорогой. Тысячи килограммов металла взлетели в воздух и беззвучно перевернулись в темноте. Потом раздался удар такой ужасной силы, что он будет звучать у нас в ушах вечно.

Мира и Мая только-только выехали из питомника, когда у Миры зазвонил телефон. Звонил Петер. Он уже прибежал в центр города.

– «ШКУРА» ГОРИТ! Я НЕ ЗНАЮ, ГДЕ ЛЕО! – отчаянно прокричал он.

Питомник находился довольно далеко в лесу. В Бьорнстад оттуда вели всего две дороги: нормальные люди ездили по обычной извилистой гравийной дороге, но была еще утоптанная неосвещенная грунтовка между деревьями – по ней иногда ездили охотники. Грунтовка выводила прямо на шоссе, соединявшее Бьорнстад и Хед.