Эндрю Ридкер - Альтруисты

Она встала на ящик и заглянула в щель. Артур сидел на коленях перед коричневым питбулем с белым «галстуком» на груди.

— Э-э, пап?

— Что?

— Щетина.

— Не понял?

— Переверни щетку. Ты чешешь его зубьями.

— А! — Он перевернул расческу. — Так надо было щетиной…

Когда они вышли из приюта, Мэгги отказалась от обеда (хотя отец и хихикнул виновато: «Конечно, мы не в „Пиггис“ пойдем!») и попросила вместо этого отвезти ее в ботанический сад.

Сад был любимым маминым местом в городе. Она просто его обожала и по весне ездила туда каждое воскресенье (причем без Мэгги — дочь она брала с собой только раз или два за сезон). Куда чаще Франсин бывала там одна и по возвращении всегда источала покой, теплую радость, которая длилась от силы около часа — то есть до тех пор, покуда Артур не находил очередной повод покипятиться. Сейчас, шагнув в эту зелень, Мэгги пожалела, что не поехала обедать с отцом. Голова пошла кругом — от воспоминаний и пониженного сахара в крови.

Сад был поделен на несколько зон; создатели самых впечатляющих из них черпали вдохновение в садоводческих шедеврах других стран. Франсин обожала Китайский садик с его сливовыми деревьями, пионами и лотосами; краснокирпичный Викторианский квартал с зеленым лабиринтом; альпийские горки с невзрачными карликовыми кустарниками и разнотравье Баварского сада; элегантные японские островки. Тот факт, что любимое мамино место было таким непохожим на Сент-Луис, лишь подкрепляло убеждение Мэгги, что Франсин не сумела найти свое счастье. В восемнадцать лет она покинула Средний Запад, только чтобы потом вернуться сюда против собственной воли. Маме пришлось отказаться от жизни в Бостоне, полной свежих морепродуктов и профессиональных успехов, ради города, знакомого и опостылевшего ей до мозга костей.

Больше всего Франсин нравилось в Климатроне, массивной оранжерее под стеклянным геодезическим куполом. Сама Мэгги это место никогда не любила. Огромный пузырь из панелей, напоминающих пчелиные соты, возвышался над зеленой травой как… ну, как киста, огромная рукотворная киста, техноопухоль, сдерживаемая каркасом из алюминиевых трубок. Так выглядели восьмидесятые в представлении шестидесятых. Холистические окружности и амниотические оболочки, символизирующие бесконечную гармонию будущего. Вот только шестидесятые ошиблись, и теперь ретрофутуристическая конструкция указывала на пору, которая так и не наступила, населенную людьми, которых не было. Атмосфера внутри купола тоже не радовала. Под стеклянными панелями стояла влажность, как в джунглях бассейна Амазонки. Папоротники и прочая зелень заполняли все пространство, и единственными пятнами неумиротворяющих цветов были четыре скульптуры Дейла Чихули: стеклянные трубки и пузыри компенсировали однообразие неприукрашенной дикой природы {66} 66 Дейл Чихули (р. 1941) — американский художник-стекловар, прославившийся своими необычными и технически сложными инсталляциями из стекла. . Все вместе очень напоминало тематический парк. Мэгги хотелось понять, чем Климатрон приглянулся маме, но та унесла объяснение в могилу — вместе с миллиардом прочих фактов, воспоминаний и интересов, накопленных за всю жизнь.

Перед смертью Франсин попросила, чтобы ее труп кремировали, но так и не сказала, где следует развеять прах. После похорон он несколько дней хранился в маленькой черной урне на письменном столе Артура — тот старался на него не смотреть. Мэгги, разочарованная отцовским бездействием, взяла это дело на себя. Однажды вечером она тайком пересыпала прах в сигарный ящик, залепила его клейкой лентой, сунула в рюкзак и поехала в ботанический сад.

Где же развеять мамины останки? В Викторианском квартале? В засухоустойчивом Османском саду, в Доме бабочек? В Климатроне?

Да. В Климатроне.

Как выяснилось, развеять прах внутри стеклянной достопримечательности было непросто. Мэгги долго искала укромный уголок вдали от посетителей оранжереи и бдительных сотрудников сада — все тщетно, ведь под круглым куполом (самоочевидно!) не могло быть никаких углов. Она бродила и бродила по кругу, но ее было прекрасно видно практически из любой точки.

Голос из динамиков над головой объявил о скором закрытии оранжереи. Мэгги достала из рюкзака сигарный ящичек. Найдя относительное тихое место, она сошла с гравийной дорожки и присела на влажный валун, а рюкзак поставила перед собой. За ее спиной небольшой искусственный водопад обрушивал чистую прозрачную воду в ручей, проходивший по центру оранжереи. Мэгги осмотрелась, завела руку с сигарным ящичком за спину и высыпала прах в воду.

Отец пришел в ярость.

— Где-где ты его развеяла? В ботаническом саду?! — вопил он. — Тоже мне, могила!

Однако совесть Мэгги была чиста. В последовавшие за смертью матери дни она услышала массу затасканных истин, но одна из них показалась ей по-настоящему мудрой: «Не бывает неправильных способов переживать горе». Иными словами, горе — это такой жизненный этап, на котором человек имеет право на самые примитивные помыслы и желания, может безнаказанно предаваться эгоизму, особенно если вышеупомянутые желания непосредственным образом связаны с горем. Мэгги сказала отцу, что развеяла прах по всему парку, как того хотела Франсин. Она решила, что знание о точном месте, где упокоилась мать, будет принадлежать ей одной. И в этом нет ничего дурного: она ведь действительно любила маму больше всех остальных.

Теперь, войдя в Климатрон спустя почти два года, покрываясь испариной в этих искусственных джунглях, оглашаемых журчанием воды, шорохом листьев и MP3-криками тропических птиц, Мэгги почувствовала себя как-то странно. Странность поднималась из самых ее глубин, овладевала всем телом — даже кровь как будто потекла по венам вспять, когда Мэгги вошла в автоматически открывшиеся двери купола. Может, дело в адской влажности? Или?.. Рядом с ухом прожужжала муха. Мэгги не могла понять, то ли ей мерещится, то ли она действительно чувствует присутствие матери в этом журчащем и шелестящем пространстве. «Господи, как тут жарко, — подумала она. — Слишком много всего. Бзззз. Ух ты. Господи. Иногда всего бывает так много. Как люди вообще с этим живут? Изо дня в день? Эй-эй, полегче! Тут же растения! Очень, очень влажно. И жарко. Чей-то голос сверху… Мамин? Нет. Запись. Ботанический сад Миссури приветствует вас. Бзззз. Добро пожаловать в ботанический сад Миссури…»

Нажимая кнопку звонка под фамилией «Багби» — адрес он нашел в интернете, — Итан вдруг представил, что не просто звонит в дверь некой квартиры в Сентрал-Уэст-Энде, а пытается получить доступ к следующему этапу собственной жизни. Прошлое стояло на страже будущего. Дверной замок щелкнул почти в ту же секунду, что лишь усилило ощущение: судьба явно его ждала. Поднимаясь по лестнице, он морально готовился к предстоящей встрече. Молодой парень, которого он знал в университете, не стал бы жить в этом районе — однажды он долго распинался о своей ненависти к этим местам, — но, с другой стороны, именно тот парень безжалостно разбил Итану сердце. Если он изменился, это даже хорошо. Добрый знак: перемены, пусть и небольшие, все-таки возможны.