Эндрю Ридкер - Альтруисты

Открывший ему дверь человек был одновременно и Чарли, и нет. Как будто кто-то запихнул Чарли в бочку и десять лет подряд спускал ее с горы. Лоб остался прежним — широким, словно экран проектора, — но слегка покрылся морщинами. Несмотря на короткую стрижку, спереди все еще просматривался вихор (особенно если знать, где искать). И глаза. Глаза, несомненно, были глазами Чарли, но годы будто сделали их чуть бледнее, разбавили цвет — некогда цвет зеленых чайных листьев, — парой капель молока. Как связать того мальчика с этим мужчиной, если он любил мальчика за его мальчишескую душу? Итана лишили возможности взрослеть рядом с любимым, видеть в нем перемены и приспосабливаться к ним. Если ностальгия — это история без зубов {67} 67 Возможно, измененная цитата, приписываемая американскому профессору истории американской культуры Майклу Каммену (1936–2013): «Ностальгия — это история без чувства вины». , то встреча с нынешним Чарли — это одни зубы и никакой истории.

— Итан?

— Чарли.

— Вот черт!

На две бесконечных секунды Чарли замер, потом наконец шагнул вперед и ненадолго заключил Итана в объятья, после чего трижды похлопал его по спине.

— Из Дэнфорта!

— Ага.

Чарли выглянул в подъезд, осмотрелся по сторонам и сказал:

— Может… зайдешь?

Итан вошел в квартиру. Он был так напуган радушным приемом (и объятьями! объятьями!), что почти не обратил внимания на обстановку. Квартира напоминала студенческое общежитие: бежевые стены, икеевская мебель.

— Чаю? Кофе?

Было утро, однако по дороге сюда Итан успел тайком выпить бутылочку пива, предусмотрительно спрятанную в бумажный пакет.

— Нет, спасибо.

Он пришел не за кофе. Он пришел, чтобы услышать объяснения, извинения: два кодовых слова — «Прости меня» — должны были открыть замок, не пускавший его в будущее. Но теперь, когда Чарли сам пригласил его в дом, Итан невольно задумался о большем. Может, он недостаточно амбициозен? Не стоит ограничиваться одними извинениями. Вдруг в ходе разговора Чарли вспомнит, чем они так нравились друг другу… И тему придется не закрыть, а вовсе даже наоборот…

Чарли сел на диван с серой синтетической обивкой и указал Итану на белый пластиковый стул возле кухонной стойки.

— Итан… Итан Альтер, верно? Ну надо же! Сколько лет прошло… десять? — Он прищурился, чтобы рассмотреть глаза Итана.

— Скорее, восемь.

— Да, да. Восемь, точно.

Секунду-другую они молчали.

— Как дела, чем занимаешься?

Итан сбивчиво ввел Чарли в курс дела. Живет он в Нью-Йорке, на здоровье не жалуется, с работы ушел. Руки Итана, лежавшие на коленях, мелко дрожали. Казалось, за него говорил кто-то другой. Итану не нравилось звучание слов, которые срывались с его губ. Не нравилось, как звучит его жизнь .

— Да уж, — сказал Чарли. — Бывает…

Итан мысленно отметил, что его собеседник закинул ногу на ногу.

— А ты, значит, в Сент-Луисе остался?

— Вообще-то, я сперва уехал в Техас. Если помнишь, я по образованию физик. — («Еще бы не помнить».) — Вся моя семья работала в «Анхойзере». — («Да разве я мог такое забыть?!») — С одной стороны, мне не хотелось уезжать из города, оставлять тут братьев, но отец настоял. Он считал, что у меня впереди большое будущее. В результате я устроился на работу в Космический центр имени Линдона Джонсона в Хьюстоне.

— Ого! И что ты там делал?

— Управлял полетами. Слыхал что-нибудь про телеметрию?

Итан покачал головой. Чарли описал зал управления полетами, свою работу: он сидел за пультом и следил за движением космических станций и спутников — «прям как в кино». Он постоянно пересыпал речь профессиональными терминами и аббревиатурами вроде МДМ, СПП и ГЗУ.

— Продержался я там довольно долго: моей работой были довольны, да и платили хорошо. Но через шесть-семь месяцев после того, как мы выпустились из универа, все рухнуло.

Итан кивнул:

— Финансовый кризис.

— Да, это тоже. Но я имел в виду другое: в ноябре «Анхойзер-Буш» купили.

Чарли рассказал, как в 2008 году акции «Анхойзера» выкупила бельгийско-бразильская пивоваренная компания «ИнБев». В результате сделки на пятьдесят два миллиарда долларов «ИнБев» получила обширную сеть сбыта в США, а компания «Анхойзер-Буш ИнБев» стала крупнейшим производителем пива за всю историю пивоварения. Однако из-за экономического кризиса продажи «Бад лайт» и «Будвайзера» резко упали.

— Вместо того чтобы как-то исправлять ситуацию, выводить из кризиса две свои главные марки, они принялись сокращать штат. Увольнять давних, проверенных сотрудников — да всех подряд. И угадай, кому пришлось хуже всего.

Он описал панику, царившую в сент-луисской штаб-квартире: самые матерые и верные сотрудники (такие, как его братья) внезапно обнаруживали, что их пропуска больше не действуют, а личные вещи уже собраны в коробки и ждут на стойке администрации у входа.

— Я не смог остаться в Хьюстоне, когда тут такое творилось. Отец просил не бросать работу, но потом заболел.

— Ох, Чарли…

Тот опустил глаза и пожал плечами:

— Да не, все нормально. Ладно хоть мучился недолго… После его смерти я решил вернуться в Сент-Луис. Мать осталась одна, братья без работы… Выбора у меня и не было.

— И чем ты тут занимаешься?

— Устроился в «Боинг». Как выяснилось, там очень любят выпускников Дэнфорта.

— Повезло!

— Да, работа нормальная — не корабли в космос отправлять, конечно. Меня тут вернули… на Землю. Но главное, что я пару раз в неделю навещаю маму.

— Ты молодец.

— Долг есть долг.

— Я очень удивился, что ты живешь рядом с кампусом, — сказал Итан.

— А мне тут нравится. — Чарли улыбнулся уголком рта. — Когда живешь рядом с универом… Короче, есть тут свои фишки.

— Ну да, ну да. — Итан осмелел. Ему стало казаться, что они снова сидят в комнате Чарли в общаге и болтают обо всем на свете. — Ты, наверное, не знаешь… Да и с чего тебе знать… У меня мама умерла. От рака груди. Около двух лет назад.

— Кошмар.

— Да… Все очень быстро случилось. Ее болезнь застала нас врасплох.

— Хреново.

— Да уж…

И вдруг Итана понесло. Он рассказал все: про измену Артура, про болезнь Франсин, про свое добровольное затворничество в бостонской квартире. Про мамино наследство и свое безудержное мотовство. Про долги. Про чувство, что он всю свою взрослую жизнь был пленником: своего тела, своего класса. События последних двух лет хлынули из него, как пиво из кега. От облегчения закружилась голова.

— Не знаю, — наконец пробормотал он, потупив взгляд, — не знаю, что я творю. Но ты не представляешь, как это здорово — наконец-то выговориться.

Итан поднял голову. Чарли будто хотел что-то сказать, его губы приоткрылись, оформляя некую мысль, но потом снова вытянулись в струнку. Секунду он молчал, затем выдавил: