Владимир Шапко - Общежитие

Кропин вышел из вокзала и, миновав площадь, пошёл вдольширокого проспекта. Глазел на тяжёлые пяти-и шестиэтажные дома, на витрины, читал названия магазинов. Несмотря на массы машин, небо было чистое, свежее. Тополь смеялся, как пудель. Люди плыли навстречу лёгкие, зыбкие в солнце, не мешали. Кропин шёл, улыбался. И – рот вдруг опять раскрыл. Как всегда. По проспекту со спорой повозкой на шинном ходу сыто трусил конь-тяжеловоз. Нисколько не пугался машин. Передние мощные ноги, что тебе мохнатые штаны индейца, резко впечатывались в асфальт, как будто сбрасывали на него подковы. Задние – пружинно подтанцовывали, несли. Рассыпчатый пышный хвост точно заметал что-то за конягой, ритмично заметал. Красавец конь! Кропин радовался, оглядывался на людей. Понимая значимость действа, коновозчик пролетел чугунным артистом. Кропин тянулся с проезжей части. Готов был дунуть следом. (Вот была бы картина!) Но сдержался.Вернулся на тротуар.

Квартала за четыре от вокзальной площади вышел к довольно большому, новой постройки универмагу в два этажа. Сплошь в стекле и с лестницей во всё здание. Зашёл и долго ходил по нему. В одном из отделов на втором этаже вдруг увидел багажные ремни. Вот ведь как повезло! Но для уверенности спрашивал: это ремни у вас, да, для багажа? Продавщица молчала. Остановленные глаза её смотрели… словно сквозь Кропина. Кропин обернулся, потом невольно начал приседать перед ней, пытаясь уследить, куда она глядит. Бесполезно – глаза как будто на цыпочки встали… Да-а… Вдруг повернулась к Кропину спиной. Точнее – пышным задом. Вдобавок вспышенным ещё и плиссированной юбкой. Как фря какая-то. Прямо от Ги де Мопассана. Пышка. Что-то перебирала там. Не оборачиваясь, кинула Кропину ремни. Кропин ловко поймал. Как сеттер. Зачем пошла работать сюда? Если брезгует людьми? Прямо на каторге человек! Кропин усердно мял ремни, косясь на продавщицу. Дёргал, проверял на прочность. С ремнями пошёл к выходу, к лестнице. В общем-то, довольный. Фря не проронила ни звука. Даже когда расплачивался. Говорил почему-то ей, не останавливаясь. Как балаболка какой тренькал. Болван.

Через квартал от универмага увидел, наконец, здание Оперного театра… Огромный театр был… как гробница. Как гробница Тутанхамона… Если такого размера могла она когда-нибудь быть… Впереди, на низком пьедестале (а издали казалось, что прямо на земле) стояли вооруженные рабочий и партизан бородатый. Оба небывалых размеров. С глинобитными ножищами.Прямо-таки циклопы. Они надёжно охраняли всех муз и граций у себя за спиной… Подходить ближе Кропин не стал. Хватит, пожалуй, таких достопримечательностей.

Когда повернул назад, к вокзалу, вдруг понял, что не донести. По-маленькому. Ах ты боже мой! Оглядывался. Напрягал уже всё внизу. Корчился. Как мальчишка какой. Заигрался. До обдувания портков. Ах ты беда какая! Спросил у одного, другого: где тут? Поблизости. Никто не знал. Тогда начал тянуть куда-то в сторону от проспекта, помня, что тот должен оставаться слева. Быстро шёл какими-то дворами, полными детей и взрослых. Ещё куда-то свернул. В какой-то проулок. Хоть что-нибудь где-нибудь! Вдруг увидел впереди кусты, подпираемые низкой оградой. Глиняной набитой дорожкой побежал к ним. Вылетел из кустов то ли на заброшенную детскую площадку, то ли на маленький заросший детский стадион. По тропинке, по диагонали припустил через всю площадку к её противоположной стороне, к густому кустарнику там. Как лось вломившись в кусты, засовывал в карман багажные ремни… И точно в благодати истекал возле какой-то дощатой заброшенной горки. Кустарником завален был с головой. В просунувшихся столбах солнца скорчивающиеся пауки дёргали свои паутины. Из провала в деревянном сооружении вдруг с воплем выметнулась кошка. Проскочила прямо под ногами. Да чтоб тебя! Снова на траву блаженно истекал. Казалось,вылил из себя целое ведро. Застегиваясь, полез из кустов, ступил на тропу,отряхивая с себя пыль и паутину. И увидел… по той же тропинке(по которой пробежал! только что пробежал!)… идущих женщину и девчонку. Тех, с вокзала. Идущих прямо к нему, Кропину. И Кропин мял в руках багажные ремни, как вытащенный с ними к барьеру дуэлянт, никогда не видевший пистолетов. Уходить с тропинки было поздно и некуда. Женщина быстро шла с большим тяжелым пакетом, какой можно купить в магазинах самообслуживания. Вертела головой, Кропина почему-то не видела. Девчонка вприскочку поддавала сбоку, слизывая с мороженого на палке. Надутый бант подпрыгивал вместе с ней. Дернула мать за руку… Резко остановились они в десяти шагах от Кропина. Женщина точно даже не испугалась, сразу начала пятиться, напряжённо высматривая путь. Повернулась, быстро пошла назад. Побежала, удёргивая за собой девчонку. Они влетели в низкую зелёную арку кустов, исчезли. Всё это произошло за секунды. Кропин часто дышал, ловил ртом выскакивающее сердце. Как будто увидел женщину голой. Как будто свершил половой акт с ней!..

Две пожилые женщины куце поджимали руками свои груди-животы.Насторожены были как два министерства. Внутренних дел. Не внушал старик этот доверия. Не внушал. Без единой вещички сидит. Но – с багажными ремнями! Зачем? Ремни-то у него? Не иначе, как это самое. Ремнями-то этими: раз! – и порядок. Увёл. Чемодан. Или ещё чего. Подозрительный тип.Жулик. Точно. Длинное лицо что тебе палка. Только что ошкуренная. Вся в чернильных пятнах. Сильно вспотевшая. Всё время отирается платком. И всё время улыбается, главное. Головой покачивает. Вроде бы удивляется самому себе. А сам ни на кого не глядит. Всё возле себя зыркает. Всё по чужим вещам, по вещам глазом шмаляет. Ишь, гад! Во, во, пошёл. Новое местечко выискивает. Новую жертву подбирает. Здесь-то ему не обломилось. Шалишь!Не на тех напал!.. Да-а, Кропин, это тебе не поезд. Не в вагоне ты едешь. Не в единой словно бы семье. Здесь никто ни с кем не разговаривает. Здесь следят за вещами. Друг за другом. Можно к вам? Занято! Да-а. Не вагон это тебе, где душа нараспашку, не вагон, не поезд.

Старик всё бродил, вроде бы искал место. И всё улыбался. Одна из тёток уже нашёптывала милиционеру. Не спускала глаз с передвигающейся спины старика, готовая в случае чего разом броситься на свое место. Милиционер внутренне подобрался, мягко пошел. С фотографическими усиками херувима-казачка. Требующими к себе хорошей нагайки.

Но обернувшийся старик стражу порядка показался безобидным, не опасным. Глаза – вроде репьев исхудалых. Давно сшибленных палкой… Однако сигнал был, и страж потребовал документы. Старик сразу начал отворачиваться. И вроде смеяться. Шарил во внутреннем кармане пиджака. И всё не мог унять смех. Он прямо заходился смехом, лаял, протягивая билет и паспорт. Милиционер проверил всё. Отошёл, недовольно хмурясь. Странный старикан. В Москве ещё живет. Москвич. И смеётся. (Чему смеётся-то?)Вон, скомканными ремнями взмахивает уже. Как в припадке весь от смеха. Старый полудурок!