Владимир Шапко - Парус

На кладбище, куда Кропина посчитали обязательным завезти… он совершенно не узнал Маргариту Левину. С фотографии на стеле смотрела совсем незнакомая худая женщина. И самое главное – с кудрями как табун. Глаз не видать! Да Левина ли это вообще? Вернее, та ли это Левина, с которой он работал до войны? У той же были прямые волосы? Причём в очень скромном виде на голове? А эта-то! Туда ли он попал?.. Парик. Всего лишь парик, Дмитрий Алексеевич. Последняя фотография. Почти облысела от облучений. Не мудрено не узнать… Елизавета Ивановна опять заплакала. Кропин положил свою граблю на подрагивающее её плечо. Точно соединился клеммой с плачущим аккумулятором. Смотрел на высокий высей берёз, задрав голову, полнясь слезами…

Пошли в печали с кладбища наружу, к машинам. Справа, с пологого бугра, тянулась в небо церковь. Вверху на занудном ветру потихоньку удерживали иссыхающий цинковый свет цинковые крестики её… В этой церкви бедную Маргариту и отпевали. Елизавета Ивановна опять стала сморкаться в платок. Она ведь верить стала в конце. Так были против все! Чтоб отпевать! И Вероника, и муж Николай, и сын Сашка, и мои детки туда же! Я настояла, я!.. Так курили на воздухе! Ни один внутрь не зашёл! Верите?.. Партийные. Вон они – спешат…

Впереди, чтоб быстрей смотаться с кладбища, тесно катился почти весь семейный клан умершей Левиной. Как с поводков бобики, рвались на стороны дети. Кропин пожалел свою спутницу. Смотрел на неё с сочувствием. Однако это не помешало ему сжимать зубы в машине. Уже на ходу. Бедро… бедро Елизаветы опять липло к нему. Липло будто ласта! Кропин старался отодвинуться, ужаться. Однако с другой стороны сын Елизаветы ноги держал вольно, раздвинуто. Точно имел грыжу. Или я… слона. Вдобавок Ёлочка, крупный упитанный ребёнок, с колен бабушки постоянно кидалась Кропину на грудь, вытягивала ручонку к окну: а вот мелькомбинат! А вон мост! А вон гора!..

Пресловутый «Голубой залив», о котором Кропину по дороге прожужжали уши, упал в гигантский полуцирк из гор и лесов по нему. Размерами впечатлял: противоположный берег еле угадывался вдали, а пансионатики по цирку справа казались детскими кубиками и спичечными коробками… Пологой дорогой стали спускаться вниз, и Кропин подумал, что сразу на пляж, однако не тут-то было! – его повезли в «домик». «Сначала в домик, дорогой Дмитрий Алексеевич, в домик, а уж потом на пляж». Длинными террасами машины снова пошли забираться вверх, теперь уже мимо хвойных и берёзовых лесов, перелесков, мимо пансионатов с фонтанами и млеющими в шезлонгах отдыхающими, мимо каких-то забегаловок вдоль дороги с пивными бочками при них. Постепенно всё это осталось позади, минут десять ехали как в пустоте, выбираясь почти на самый верх горы. К «домику», как опять сказали Кропину.

И увидел Кропин! Сосны были почти в пояс «домику»! Он стоял передней частью на сваях, казался трёхэтажным, победно скалился Кропину пастями двух уже раскрытых гаражей!.. Кропин тоже раскрыл рот. Все смеялись. Номер с «домиком» был, видимо, постоянным. Показывался не в первый раз. Как и положено, возле домика метался обязательный Перфилыч. Оказавшийся бельмастым бородатым кержаком из ближней деревни, всё лето живущий при домике в сторожке, как пёс в будке. Кропин подержал его руку, будто сваю.

После второго завтрака за столом под берёзой, у пустого пока что мангала, отправились, наконец, на пляж Пионерский. Скрывая купальники, женщины усаживались в машину в легких летучих халатах, мужчины лезли в плавках, дети тоже, Кропин как был – в брюках и рубашке с коротким рукавом. Чуть не забыли прыгающего в высокой траве за бабочками Бонифация. Однако прибежал. Влетел в машину с разгону. Бомбочкой. Сразу тронулись. При доме остался, понятное дело, Перфилыч.

В машине, спускаясь всё той же дорогой, Кропин даже забыл про «бедро». Ставший как-то значительно крупнее всех, как идол, он сидел заторможенный, с большими пустыми глазами… Это сколько же стоит этот домик на сваях с двумя гаражами и перфилычами? С шестью спальнями внутри… с кухней… с сауной… с бильярдной… с громадной столовой, откуда был выход на открытую веранду, где он, Кропин, даже постоял, раскинув руки по перилам, и взглядом попытался охватить раскинувшийся перед ним пейзаж размером во весь мир?.. Вот так Левина Маргарита… Где же она работала? Вроде бы в райкоме. Или – в обкоме?.. Кропин внезапно вспомнил – она была Начальницей Торговли Всей Области… Об этом же ему ещё в Москве сказали, с гордостью сказали. И была – более двадцати лет!.. Господи! Чему тут удивляться? Вот дурень-то, честное слово! Громадный особняк в городе, «домик» у воды в горах, две «Волги»… да две ли? Гаражи!.. И это только на поверхности. Вот Левина-а… С другой стороны – как будут делить? Кропин поворачивал голову к весёлым наследникам. Как?..

Сколоченные из досок, прочерневшие от времени будки для переодевания – понизу просматривались. Имели вид загонов. Изредка там падали на песок мужские брюки или из трусиков переступали ноги женщин… Кропин благополучно переоделся. Вернее, разделся и надел только плавки.

Однако на самом пляже, на так называемом «Пионерском»… Кропин не знал куда смотреть. Кругом ходили по песку коричневые пляжницы почти в чем мать родила. Уже не в купальниках, не в трусиках даже, нет, уже в каких-то взрезах. И спереди, и сзади… Груди из кошелей на веревочках – натурально вываливались… Это всё девицы. А уж у мамаш, таскавших за собой капризных детей, – груди мотались как торбы… Чёрт знает что! Совсем, оказывается, отстал от жизни Кропин!

Он согбенно сидел среди семейства Левиных, охватив колени. И, походило, собрался сидеть так вечно. Ни о какой воде, ни о каком плавании и речи не шло. «Вы бы искупались, Дмитрий Алексеевич. Жарко ведь! Да и обгорите!» Платок у Елизаветы Ивановны был повязан лихо, по-пиратски… Сейчас, сказал Кропин.

Страшно, как лопастной, подбитый наконец-то вертолёт, Кропин носился вдоль берега по мелководью. Его тащило то в одну сторону, то уже в другую. «Лопастями» всюду расшугивал пузатую мелочь. (Что он делает?! Да он же с ума сошёл!) На берег выскочил, как из ледяной воды – минуты не прошло. (Вот этто лопастно-ой!) Плавки были явно велики ему. Длинный детский сачок истекал на песок водою. В сачке еле угадывалась пойманная, можно сказать, Кропиным рыбка. Мягко, но сильно, как молодой, Кропин припал на песок грудью. Рядом с голыми брюквами Елизаветы Ивановны. Как молодая, Елизавета Ивановна откинула лицо к солнцу, упершись в песок руками. Вы хорошо плаваете, Дмитрий Алексеевич. Очень хорошо. В чёрном плотном купальнике Елизавета Ивановна походила на очень крупную речную ракушку. Старых таких ракушек тут тоже хватало. Кругом или ракушки эти, или молодые взрезы. Другим тут нечего было делать. Это уж точно. Кропин старался смотреть по воде вдаль. Солнце трубило в залив вовсю. Будто китята с ездоками на горбах, носились, фонтанировали водные скутеры. Макались меж них головёнки купающихся. Вдали завис алый парус яхты. И, завершая пейзаж, ставя в нём жирную точку, картинно стоял на громадном валуне парень с торсом, завязав жопку узелком. Этакий капитан Грей без штанов.