Валерий Верхоглядов - Соло для одного

Историю о перевоспитании Чарли-Батона моя жена слышала раз десять. И когда я, как тот бывалый охотник, беру паузу, она подсказывает нужные слова, чем только портит всю драматургию.

«Не пора ли, уподобившись пиратской шхуне, спрятаться в тихой гавани и пройти там докование? — подумал я в канун Нового года. — Пожалуй, пора».

Одну из соскобленных ракушек я решил, мой друг, подарить тебе.

С годами в нашей переписке все чаще появлялись воспоминания.

Вот одно из них, в котором рассказывается о человеке, имя которого еще встретится в дальнейшем повествовании.

Письмо было без названия.

Брел я в седьмом часу со службы — нога за ногу. Целый день куда-то кому-то звонил, и мне звонили, говорил, выслушивал, соглашался или возражал, что-то утрясал, уточнял, согласовывал, пил чай и кофе — много, писал далекие от литературного слога тексты…

Наконец истаяли дневные хлопоты.

И был вечер, и зимняя свежесть, и снежок карнавальными хлопьями.

Прогулка немного взбодрила.

Но о чем рассказать? Рассказывать-то не о чем.

— Придумай пять-шесть метафор — вот и письмо, — подсказываю сам себе.

— Какие метафоры? Я вас умоляю… С понедельника только одна-единственная фраза родилась. Спору нет, фраза классная, но из нее послания другу не слепишь.

— Так начни с нее. Знаешь, как поется: «Сделай первый шаг…»

— Это, пожалуйста. Это запросто. Вот такая фраза! Лучше не бывает.

— Ну?

— Что «ну»?

— Какая фраза?

— А-а, фраза-то? Фраза хорошая: «Холодильников у меня круглым счетом два».

— И всё?

Я обижаюсь сам на себя:

— Попробуй придумать что-нибудь лучше.

— Ладно, ладно, не заводись. Расскажи о каком-нибудь забавном случае, а? Или хорошем человеке.

— Где я тебе возьму хорошего человека? Они на дороге не валяются. Их, может, вообще в природе нет.

Я смотрю сам на себя снисходительно и даже как бы с некоторым сожалением.

— А Сьянов?

— Что Сьянов?

Сьянов — это святое.

Высокий, тощий, с хитрованским ленинским прищуром. Я влюбился в него сразу и навсегда. Как он всепонимающе и мудро молчал! Как умел рассказывать! Как расцвечивал необычными словами и сравнениями свои давние детские грезы! «И когда взрослая часть народонаселения перешла к любимым колбам и ретортам…» Это значит стала выпивать…

Сьянов…

Где-то там, в глубине души, становится теплее и, как некая благодать, снисходит на меня улыбка воспоминаний.

…На девятнадцатом году жизни на меня вдруг навалилась полоса неудач. Все было не так и не то. Нужно было как-то встряхнуться, выскочить из колеи, в которую сам себя загнал. Я решил съездить в Пермь. К тебе, Вадим, моему единственному другу и наставнику.

Денег, естественно, не было. До сих пор не понимаю, как и на что я в то время жил.

Неожиданно получаю записку от приятеля Володи Толстоганова, все связи с которым с годами как-то сами собой сошли на нет. Оказывается, он всего в полусотне верст, по горящей путевке проходит курс лечения (врожденный порок сердца) в Марциальных водах, скучает там неимоверно и предлагает его навестить.

В тот же день, когда пришло это письмо, но уже поздним вечером, я как раз поссорился со своей девушкой, а тут еще, не забывай, творческий кризис, то да се, в общем, сунул в спортивную сумку блокнот, фотоаппарат «Зенит 3М», верный, как трехлинейка, а любимой сказал: «Бывай».

Начало зимы — время для путешествий не самое благоприятное.

На последнем троллейбусе доехал до старого вокзала, дальше пошел пешком. Попутку удалось поймать за постом ГАИ. Доехал до Шуйской. Ночевал на станции, в холодном и пустом зале ожидания. Утром дежурная напоила меня пустым чаем. В знак благодарности почитал ей стихи любимого Валерия Брюсова, чем очень растрогал пожилую женщину, которую, полагаю, впервые в жизни развлекли звучными рифмами. Я бы и розы подарил, да где ж их взять в декабре?

Ближе к полудню, и опять же на попутке, я добрался до Марциальных вод.

Мой друг уже не грустил. Он успел познакомиться с воспитательницей детского садика. Звали ее Нина (или Люда?).

Втроем мы составили замечательный бизнес-план, подкупающий своей простотой и эффективностью. Нина (или Люда?) рассадит любимых питомцев в игровой комнате и возьмет на себя вопросы дисциплины, Вовка начнет кривляться перед детьми и тем самым обеспечит на их лицах веселую заинтересованность, я буду фотографировать.

После нескольких групповых кадров я увековечил портретной съемкой каждого отдельно сидящего на табурете ребенка и срочно убыл в Петрозаводск печатать снимки. Нина-Люда взялась за оповещение родителей, которые до поры до времени не подозревали, какое им счастье привалило.

Постоянно действующая фотолаборатория у меня была развернута на кухне — только там имелся единственный в квартире водопроводный кран. Окно на веки вечные закрывала плотная черная бумага. Ванночки с разведенной химией размещались на плите. Скудные трапезы проходили, как в публичном доме, под красным фонарем.

Если и далее останавливаться на всех живописных подробностях, то сегодня до встречи со Сьяновым мы можем не добраться. Поэтому буду краток: после следующей поездки в Марциальные воды я уже имел финансовое обеспечение для броска на Урал.

В дороге с упоением читал «Словарь иностранных слов» — поднимал свой культурный уровень.

Восхищался: оказывается, есть такое красивое слово «амикошонство», которое родилось от слияния двух французских составляющих: «друг» и «свинья», означает чрезмерную фамильярность, бесцеремонность в обращении.

«Элоквенция», — удивлялся я. Что за зверь? «Ораторское искусство». М-м-м. Обязательно нужно запомнить, можно где-нибудь блеснуть.

«Легато», буквально «слитно, связно», — в пении и на духовых музыкальных инструментах это достигается исполнением на одном дыхании, а на струнных — одним движением смычка. Представил себе домишко в лесу, раннее зимнее утро. Записал в блокнот: «Над трубой легато-синусоида дыма».

Питался я в пути ржаными хрустящими хлебцами — пищей полезной, калорийной и легкой во всех отношениях. Хлебцы, официально именовавшиеся «галетами», по требованию регистра входили в аварийный шлюпочный запас, и флотские приятели практически без ограничения снабжали меня этим незатейливым деликатесом.

Помнишь, «два дня и две ночи придется проплыть, и мы паруса натянули…»

Не было ни звонких кавунов, ни Черного моря, были российские просторы за окном, а по времени мое путешествие заняло столько же.

Пермь встретила морозом за тридцать.