Валерий Верхоглядов - Соло для одного

Я в то время Диккенса не любил. (Потому что не читал его книг). Не люблю я его и до сих пор. (По той же причине).

Но шутка понравилась.

Ко всему прочему, она свидетельствует о преимуществе домашнего образования. Что также соответствует моим убеждениям.

Я в детстве был до невозможности любознательным ребенком. Больше всего, конечно, донимал вопросами старшего брата. Мать-то постоянно была на работе. Наконец Виктору надоели бесконечные глупые вопросы, и он сказал: «Будем учиться читать. Ты все узнаешь из книг».

Мне было тогда пять лет.

Весьма далекий от учебных методик, равно как и от наследия Корчака и Песталоцци, братец просто раскрыл букварь на середине и стал подряд называть буквы. Первое слово, которое я прочитал самостоятельно, было «луна». Весь учебник мы за один вечер осилить не смогли. Процесс обучения довершила жившая в то время у нас дальняя родственница из Медгоры. Звали ее Валентина. Кажется, она училась на закройщицу. Именно с ней я за несколько вечеров проштудировал азбуку и узнал, что «Мама мыла раму», а «Рабы не мы. Мы не рабы».

Букварные политические сентенции, весьма далекие от нашей повседневной жизни, не тронули мою душу, а насчет мытья рам я и так все знал, об этом можно было не читать.

Я снова оказался на распутье.

В тот день дома, кроме меня, никого не было. Зимний анемичный свет сочился сквозь разрисованные морозом окна. От протопленной печки приятно тянуло теплом.

Я долго стоял перед книжным шкафом. О чем думал в тот момент и думал ли вообще — не знаю, не помню. Но для чтения был выбран том Белинского. Всего их на полке стояло три. Большого формата, непомерной толщины, в черных коленкоровых рубашках. Я взял средний. Возможно, я предполагал, что именно в этих книгах собрана вся людская мудрость. Раскрыл фолиант и… Как тебе сказать? В общем, буквы узнавались, но в словах смысла не было. Следом за сочинениями Белинского отверг работу вождя мирового пролетариата «Материализм и эмпириокритицизм» (так что сходство с Лениным, если и существовало, то только внешнее). Не повезло и с выбором третьей книги — это оказались стихи Тараса Шевченко (на украинском языке).

Ты, вероятно, думаешь, что я обо всем этом пишу просто для смеха. Честное слово, не вру. Хранившиеся в шкафу книги у нас никто не читал. Они в том же неизменном порядке, как их некогда расставила мама, простояли до моего поступления в университет — так что я их до сих пор прекрасно помню.

В конце концов мой выбор пал на сборник «Красноармейские песни». В нем насчитывалось страниц триста. Меньшие объемы я в то время не признавал. Эту книгу я читал до весны и в последующем, полагаю, класса до четвертого, неоднократно возвращался к наиболее полюбившимся страницам. Жаль, что она затерялась при моем поспешном отъезде с улицы Луначарского, больше похожем на отступление самураев под Халхин-Голом. Теперь ты понимаешь, на чем зиждется моя любовь к поэзии и бодрой музыке. Кстати, то, что это были песни, я поначалу не знал, это позже мне объяснил дядя Коля. «Папа Коля», как я его называл.

Сейчас прикрою глаза, сосредоточусь и вспомню хотя бы одно произведение из той замечательной книги.

Ну, хотя бы вот это.

«Получил стрелок Филат маскировочный халат. Все вокруг него ходили, любовались, говорили: „На снегу тебя, Филат, не заметит белый гад“. Филя гоголем ходил, лихо бровью поводил… Дернул черт стрелка Филата сделать тряпку из халата. В маскхалате он с утра в блиндаже и у костра, кухни все обтер и танки, стал халат грязней портянки. Дни за днями шли и вот — в наступленье вышел взвод. Цепь стрелков та-та (забыл слово) опушку, враг не взял стрелков на мушку, только в Филю пулемет лихо жару поддает. Дело ясного яснее: он ползет жука чернее. Командир взмахнул гранатой — замолчал сверчок проклятый. Не унес бы Филя ног, если б взводный не помог…»

А теперь лирично-назидательный финал: «…Над рекой заря играет, за рекой собака лает, возле проруби Филат отмывает маскхалат».

Не правда ли, прекрасная вещь. Трогает струны сердца. А какой юмор! Не уступает английскому.

Благодаря этой первой книге я всю жизнь с легкостью запоминал стихи и в юности поражал воображение девушек тем, что читал наизусть поэмы. Научись я глотать гвозди или электрические лампочки, это бы их потрясало меньше.

Жаль, что вместо «Красноармейских песен» мне не попался тогда молитвенник. Распевал бы ломким дискантом: «Святый ангеле предстояй окаянной моей души и страстной моей жизни, не остави мене грешнаго, ниже отступи от мене за невоздержание мое. Не даждь места лукавому демону обладати мною…» Глядишь, вместо университета поступил бы в духовную академию. Сейчас был бы при сане и, возможно, уже дослужился бы до лиловой камилавки. Но не было, к сожалению, в нашем доме душеспасительной литературы.

К первому классу я уже довольно свободно читал. Поэтому на уроках, когда сверстники постигали сентенции о мамах, моющих рамы, и наши идеологические фантазии, я скучал неимоверно. А, скучая, баловался. Плевался через трубочку жеваной бумагой, складывал из бумаги пароходики, лодочки, стрелы-самолеты. К счастью, это дело далеко не зашло и по наклонной плоскости я не покатился. От тюрьмы меня спасла литература.

У школьного приятеля обнаружилась книга, по размерам один в один с букварем. Это были «Приключения Буратино» Алексея Толстого. Я обернул её в газету и таким образом скрыл нехитрым камуфляжем лаковую обложку и броское название. Упивался я приключениями героев во время классных занятий совершенно открыто. Татьяне Матвеевне, нашей учительнице, конечно, были известны мои тактические уловки, и на уроках чтения она меня даже не спрашивала.

Удача улыбнулась мне, когда во второй (или третий?) раз перечитал о похождениях Буратино. Именно тогда был обнаружен поистине неисчерпаемый книжный источник.

Каждое утро я получал двадцать копеек на завтрак. На эти деньги можно было купить стакан столовского чая и три пирожка с капустой, еще две копейки оставалось в загашнике. За неделю набегало двенадцать копеек, а билет на детский киносеанс стоил десять. Можно было сэкономить на пирожках, тогда хватало и на мороженое. В общем, имелось достаточно широкое поле для финансовых маневров.

В тот исторический период (эпохальных экономических свершений и ежегодного снижения цен на товары первой необходимости и проч.) специально для младших школьниках выпускалась литературная серия «Книжка за книжкой». Стоила каждая такая книжка от десяти до пятнадцати копеек: два-три пирожка.

Тебе уже известно о «Красноармейских песнях» и, как следствие, о моих милитаристских наклонностях, поэтому вряд ли удивишься, узнав, что первое произведение, приобретенное в книжном киоске, называлось «О смелых и умелых».