Ладислав Клима - Страдания князя Штерненгоха [Гротеск-романетто]

— Само собой разумеется, ты моя хрюшка глупая.

А я искусал себе губы. «Значит, ты собираешься стать мне неверной? Внебрачных детей хочешь рожать?» Нет, я не мог этому поверить! До сих пор она была образцовой супругой. Те лирические излияния, которыми она вгоняла в скуку этого бродягу, равноценны рыганию и отрыжке. А если он ее высек, то так ей и надо! Пусть как следует разукрасит задницу этой безобразнице вместо меня, раз уж я не могу! Пусть воспитывает ее! А то, что он теперь видел ее совершенно голой, подумаешь! Ведь на нее смотрело даже солнце, раскалившее камни надо мной так, что наполовину изжарило меня; а что он лапал ее иногда, подумаешь! Каждая травинка, на которой она лежала, дотрагивалась до нее. И то же самое проделывали эти четыре ревущие бестии в моем парке. Ерунда все это! Она посасывала его и только, это я знаю; но если бы до дела дошло, она осталась бы верна мне!

Теперь голодранец отложил в сторону трубку, обнял мою супругу за талию и заговорил нежнее, чем раньше:

— Ты моя милая, маленькая, глупая хрюшка, но одновременно мегатерион. В тебе кипит все самое вульгарное и самое сверхземное, ты дьявольский котел, Демоночка моя! И то и другое в максимальных дозах. Вода и огонь; котел, до отказа наполненный паршивой водой, солнечный огонь — его достаточно было бы для нагрева котла, который в пятьдесят раз больше этого. Почти наверное лопнет, хотя машиной управляю теперь я.

А твоя низость сильнее твоей высоты. Ты — раба инстинктов, хоть и возвышенных, но и самый возвышенный инстинкт — низость. Если бы воля победила их, ты спасена — для этой жизни! Иначе ты умрешь очень скоро и ужасным образом. От тебя идет трупный запах… Мне это не нравится, но трупный запах да превратится в твою розу!..

Даже твоя низость величественна! Ты Величественна! Судьба сотворила из тебя самую страшную свою игрушку: такой не бывало! Потому я люблю тебя… Но судьба, видимо, решила игрушку сломать, когда она ее достаточно позабавит — и также для того, чтобы она и далее ее все больше забавляла… Ты живешь только потому, что ты интересна.

Ты проклята более, чем любое другое человеческое создание; именно поэтому ты среди всех избранница. Только проклятые могут быть избранниками.

Но все же остается еще надежда — маленькая… И я не хочу, чтобы ты меня здесь покинула… лучше пусть погаснет солнце — тьфу! Я могу показаться сентиментальным… Кроме тебя, все человеческое — болото, — тьфу!..

Но если ты все-таки победишь — для меня это будет самой чарующей победой! Если я не достигну ее, — тогда, может быть, паду вместе с тобой… Потому что люблю Тебя… слышишь!

Ты должна максимально Превозмочь Себя: в противном случае Тебя победит в конце концов мощная твоя ночь — и ты умрешь. Потому что лишь то, что по-своему идет к Свету, остается в живых, все остальное гинет! Вовремя!

Твое время: пять предстоящих дней!.. — девятнадцатого мы уезжаем в Кордильеры…

— Уже девятнадцатого? — воскликнула она как менада. — Ты так приказываешь? Самый прекрасный день моей жизни — так близок?

— В четыре пополудни — ты будешь здесь, и пойдем.

Вопя от блаженства, она обняла его ногами. Он продолжал:

— Твой главный подвиг на будущих пять дней: со Штерненгохом ты будешь в максимальной степени приветлива! Ты не обидишь его ничем — и, расставаясь с ним, поцелуешь его, причем поцелуй будет продолжаться полминуты!

— О Боже — чего ты требуешь от меня? Прикажи мне тут же, сию минуту разрезать себе вот этим ножом все лицо и обезобразить себя на всю жизнь — и я послушно это сделаю… но это?

— Я знаю, что это трудно; труднее всего. Но здесь необходима лобовая атака на врага! Никаких редких перестрелок!

— Однако — однако, таким образом я уничтожу весь мой прежний мир…

— Он должен быть уничтожен!

— Если я это сделаю, я сразу умру.

— Твоя смерть будет более страшна и медленна, если ты этого не сделаешь!

— Мой Повелитель — тогда я согласна, да — о, нет, нет! Повелитель! Д-д-да! Я это сделаю! — Она глубоко вздохнула. — Но… какой ты жестокий!

— Милосердный! Жестокой, как правило, бывает судьба, так как низость тварей не заслуживает ничего другого. Готово! Да будет так!

— Да будет воля Твоя! — зашептала она. — Но позволь сказать еще одно слово: ты не представляешь, каковы будут последствия, ты слишком глуп, чтобы это понять. Если я это сделаю, я сама себя оторву от корня.

— Корни вселенной необходимо вырвать!

— Хорошо. Тогда я вырву себя и сгину.

— Ты или победишь, или падешь. Я знаю тебя… твое обращение с ним — это самое отвратительное из всего того, что мне известно; поэтому ты находишься под властью отвращения к самой себе. Самое низкое — это ненависть и омерзение: что ненавижу и что мне омерзительно, того самого я являюсь самым страшным рабом. Ненавидящая каналья должна стать — Моей возлюбленной?.. Если этого не произойдет, девятнадцатого мы увидимся в последний раз!

— Да будет воля Твоя!..

Теперь они молчали. А я терял сознание от неестественной позы, давления камней, вынужденной полной неподвижности, жары, жажды, злости, ненависти, страха и всех возможных адских чувств. О, как я мог отважиться на это! — Вскочить и ужасным образом наказать их?..

Ждать, пока они уйдут? Но было только пять часов, а они всегда оставались здесь до сумерек. Ужасающее положение…

Внезапно он прервал молчание:

— У меня все время такое чувство, как будто за нами кто- то наблюдает. Эй, киска! С этой вашей башни нас можно прекрасно разглядеть в подзорную трубу!

— Ты думаешь — господин Гнус? А разве это не все равно?

В этот миг он вонзил свой страшный взгляд прямо в мои глаза. Я задрожал. Но невозможно, совершенно невозможно, чтобы он в полутьме, через щелочку в сантиметр шириной, увидел их.

— Там, среди этих камней можно отлично спрятаться, — сказал он небрежно, снова закуривая трубку.

— Неужто господин Гнус? Неужто он мог бы на это отважиться? Ха-ха! Ты даже не представляешь, какая он баба! Заяц — лев по сравнению с ним, паршивым псом.

Тут она получила пощечину, довольно звонкую.

— Это так ты начинаешь выполнять свое обещание? В отношении такого бедняги для каждого, кто сам не паршивый пес, великодушие является правилом. Ты не знаешь, что первой заповедью для приличного человека является parcere subjectis et debellare superbos? [4] С подданными обращаться ласково, а строптивых покорять войной ( лат .). Помни: самая собачья собака способна взбеситься.

— Но он хуже любой собаки, прости, — засмеялась она, защищая лицо. — Теперь я буду называть его только пантера, моя дражайшая пантера! Однако теперь и мне показалось, что эти камни как будто зашевелились.

Она поднялась. У меня потемнело в глазах и загудело в ушах, подобно реву разбушевавшегося моря.