Ладислав Клима - Страдания князя Штерненгоха [Гротеск-романетто]

— Я полагаю совещательно, Ваше Величество, что Бисмарка уже давно нет в живых [19] Канцлер Германии Отто фон Бисмарк умер в 1898 году. .

Он строго нахмурился:

— Dixi! [20] Я сказал ( лат .). — вскричал он. — Кто отважится пикнуть, когда император утверждает? Помни, что бы я ни сказал, это мудро уж только потому, что именно я это сказал, даже если в ином смысле это глупо. Что знаю, то знаю. Немецкие князья, сволочные изменники родины, в сговоре с которыми он хотел когда-то посадить меня в сумасшедший дом, укрыли его где-то, живого, чтобы в подходящий момент вытащить его против меня. Но quos ego! [21] Вот я вас! ( лат .). — вскричал он и, сильно напрягшись, швырнул в угол свое вольтеровское кресло. — Вы будете разбиты, как это кресло! — продолжал он орать, хотя кресло осталось целехоньким. — Вы слабы по сравнению со мной, все вы карлики! Бог и в дальнейшем защитит меня от вашей злобы, Бог, который был моим щитом, когда известная злоумышленница Сельма Шнапке швырнула топор в мою бронированную коляску!

Он поднял руки к небу, потом громко высморкался. И продолжал говорить:

— К делу! Необходимо защититься от катастрофы раньше, чем она на нас нагрянет. Одно средство у меня есть: необходимо основать Лигу против Bebebebe-Gefahr [22] Опасности Бебебебе ( нем .). . Это название сотворил я и сразу проявил инициативу в создании этой Лиги. Весьма многие мои ленники уже внесли в это дело большие суммы. А ты, Гельмутик, как всегда, возглавишь их. Твое имущество составляет приблизительно восемьсот миллионов марок, не отпирайся, ты признал, правда, лишь триста миллионов, чтобы обмануть государственную казну, — не дрожи: я, хозяин этой страны, — хотя моей обязанностью перед всеми другими и является следить за соблюдением законов, я согласен закрыть глаза — будем снисходительны друг к другу, также как и отец наш небесный снисходителен к нам. Короче, если ты подаришь двадцать миллионов для достижения этой священной цели, думаю, что это будет ничтожная сумма. Подумай, что произошло бы со всем твоим имуществом, если бы Чаучичау во главе своей орды захватил Бранденбургскую марку! Tua res, Romane, agitur! [23] Это и тебя касается, римлянин! ( лат .).

«Ну и свинья ты! — подумал я. Сорок пять миллионов ты уже выколотил из меня за то, что — принимая во внимание моральные устои, не закончу фразу, — а теперь сверх этого еще двадцать миллионов!.. До чего я этак дойду? Пусть уж правители высасывают рабочий сброд, это правое дело, все равно, что отнимать у коровы молоко, но нас, аристократов?.. С самого начала я знал, к чему приведет вся эта болтовня. Эта проклятая гогенцоллерновская наследственная жадность! Фриц был еще хуже. Фрицик, с маленькой Пруссией ты победил всю Европу, однако этот, с позволения сказать, твой потомок с громадной Германией, подчинился бы, если бы дошло до дела, и одной Дании. Фрицик, ну зачем ты наплодил детей? Разве может тот, кто поднялся на вершину Монблана, подняться еще выше? Потомки великих мужей почти все были совершенные свиньи… Фриц, все то, что пришло после тебя, — сплошное дерьмо. Бисмарк, хоть он и не происходит из племени Гогенцоллернов, а всего лишь их мистический хвост — это самое большое несчастье германского народа…»

Мне ничего не оставалось, кроме как сказать «да».

— В ближайшее время я переведу эти миллионы, Ваше Величество.

Он грозно нахмурился.

— Перевести? Фу! Какое торгашество! А почему не сразу, Гельмутик? Ведь твои чеки всегда при тебе! Без всяких церемоний заполни один из них — в двадцать миллионов — на имя своего правителя, и этого вполне достаточно. Позор тому мужчине, который откладывает дела на завтра!

И он молниеносно сунул свою руку в мой нагрудный карман. Император может позволить себе все, что угодно, даже воровство. То, что для обыкновенного человека значит воровство, для Него — это величественный Приказ, завоевание, неоспоримая истина. Он моментально вытащил, воровская душонка, мой бумажник, как будто всю жизнь в нем рылся, вынул из него мои чеки и сказал:

— Я принесу тебе перо и чернила, Штерненгошик; кесарь не считает недостойным для себя послужить таким образом тому, кого он называет своим другом!

Принес, и я — скрипя зубами, если бы они у меня были — бросил в бездонную пасть этого дракона двадцать миллионов. Я знал, что Бебебебе-Лиге не достанется из этой суммы ни пфеннига. И пусть никто не подумает, что все его предыдущие разговоры были сознательной уловкой, обманом. Этот архилгун обманывает непрерывно, в гигантских размерах, только сам себя. Он уже совершенно не соображает, о чем он думает, чего хочет: правда, ложь, действительность, иллюзия — все в нем превращается в какой-то гниющий хаос, испускающий фосфоресцирующий свет его безграничного тщеславия…

Он засунул чек в карман, и его лицо невероятно прояснилось. Однако он сразу осознал это; в молодости его хорошо выдрессировали: говорят, Бисмарк колотил его как собаку, однако ничего хорошего из него не выколотил. Он снова нахмурился. Еще раз схватился за голову, отогнал от нее невидимых москитов — и заявил:

— Прочь, тени, кружащие вокруг моих висков! Повелел кесарь, и они исчезли! Vicit Caesar! [24] Кесарь победил! (лат.). И он победит везде с помощью Бога, который правду видит, да не скоро скажет. Довольно! А теперь кесарь хочет разок снова побыть человеком.

После этого его лицо уже окончательно прояснилось. И как обычно, когда он бывает в хорошем настроении, он стал импровизировать в стихах (издатель этих мемуаров, не умея писать стишки, представляет стихотворение в оригинале):

— Гельмутик, видал ты такого импровизатора? — добавил он затем, весь покрасневший от напряжения, а может быть, и от девственного стыда.

Зато я побледнел как полотно. Безусловно, этих фотографий будет по крайней мере двести штук! Представляете, что для меня это значит? Обязанность хотя бы двести раз впасть в экстаз. Для меня, все еще взбешенного из-за выброшенных двадцати миллионов! Достаточно только раз не впасть в экстаз, сразу попадешь в немилость. Потому что все фотографии, которые он покажет мне, он считает произведениями искусства, так как Он сам их одобрил, и своим истинным отображением; не разрешается даже сказать: оригинал несравненно лучше… Если кто не в восторге хотя бы от одной из них, по его мнению это значит, что он осуждает его вкус и кроме того считает его уродом.